Челси Ярбро - Служитель египетских богов

Еще позвольте спросить, будете ли вы на приеме, который устраивает судья Нумаир, или он не включает женщин в число приглашенных. Никогда не знаешь, чего от него ожидать. То он корчит из себя европейца, то вдруг становится истинным правоверным. Это хитрая бестия, но если вы все же там будете, то ваш покорный слуга готов вам составить компанию — разумеется, когда господин немец соизволит куда-нибудь отойти. Он по-своему неплохой малый, но я порой нахожу его скучным, за что покорно прошу меня извинить.

Всегда ваш слуга,

Мадлен протянула руку нежданному визитеру, но не очень-то удивилась, когда тот ее не пожал.

— Месье Омат, — сказала она. — Как приятно, что вы наконец решились меня навестить. Прошу вас, располагайтесь. — Она кивнула Ренету: — Позаботьтесь об угощении для нашего гостя.

— Да, мадам, — ответил Реннет и выскользнул в коридор с проворством, какого в нем прежде не наблюдалось.

Ямут Омат оглядел кабинет, неспешно кивая и щелкая языком. В конце концов он повернулся к хозяйке и подарил ей самую ослепительную из своих улыбок. И самую фальшивую, отметила про себя Мадлен.

— У людей моей веры не принято навещать подобным образом женщин. Надеюсь, вы будете ко мне снисходительны. Но я также знаю, что послеобеденные визиты у французов в ходу, и потому решился приехать. Прошу прощения, что не сделал этого раньше. — Одет Омат был по-европейски: его синий сюртук и отлично пошитые брюки смотрелись бы и в Париже, ботинки сияли — и египтянина в нем выдавали лишь пышный тюрбан и вкрадчивая слащавость манер.

— Я не в претензии, — приветливо улыбнулась Мадлен, пытаясь сообразить, что привело именитого мусульманина в ее дом.

— Премного обязан, — заявил Омат, переминаясь с ноги на ногу. — Да, премного обязан.

Мадлен вдруг поняла, что ему и вправду неловко.

— Садитесь, месье Омат, прошу вас. — Она указала на стул, стоявший возле стола. — Надеюсь, здесь вам будет удобно. Если не возражаете, я займу место напротив и вернусь к разбору бумаг. Это занятие простое, рутинное и не помешает нашей беседе. — Кроме того, барьер в виде столешницы тоже не будет лишним, подумалось ей.

— Я не предполагал, что вы заняты. — Омат, похоже, смутился еще больше. — Близится вечер, и мне показалось, что вы уже завершили сегодняшние дела.

— Нет, но я всегда рада случаю отложить их. — Мадлен взглянула гостю в глаза. — Что-то случилось, месье Омат? Какие-нибудь неурядицы? Или проблемы? Говорите прямо, чем я могу вам служить?

Египтянин внимательно оглядел свои руки.

— Никаких проблем нет, но, может быть, вы согласитесь… наставить кое в чем мою дочь?

— Я? — Теперь пришел черед смутиться Мадлен. — Вашу дочь? Месье Омат, но зачем это вам? Разве ее мать или… — У нее чуть было не вырвалось «какая-нибудь из ваших жен», но она вовремя прикусила язык. — Или бабка не лучше справится с этим?

— Только не с тем, что я имею в виду! — воскликнул Омат. — Все женщины в моем доме против того, что я задумал. — Он достал из кармана тонкий хлопковый платок и, промокнув лоб, тщательно сложил сияющую белизной ткань по прежним заломам.

Надо же, какой денди, внутренне усмехнулась Мадлен.

— Против чего же выступают все ваши родственницы? — вежливо осведомилась она, но тут в комнате появился Реннет с огромным медным подносом, так плотно заставленным всяческой снедью, словно Ямут Омат был званым гостем, а не простым визитером, заглянувшим на десять минут.

— Ягненок зажарен с луком и овощами, — с глубоким поклоном сообщил единоверцу слуга. — Шербет приготовлен из особых сортов винограда. — В столь странной характеристике содержался намек, что кувшинчик наполнен запрещенным Кораном вином.

— Благодарю, — ответил Омат. — Пусть Аллах — благословенный во веки веков! — подарит тебе богатство и множество сыновей.

И снова Реннет поклонился с почтением, какого еще никому не оказывал в этом доме, после чего молча прикрыл за собой дверь.

— Угощайтесь, пожалуйста, — сказала Мадлен, радуясь, что мусульманский закон запрещает женщинам есть вместе с мужчинами. — Надеюсь, стряпня моего повара придется вам по вкусу.

— Я в этом уверен, мадам, — произнес с важной миной Омат и, разломив пополам ароматный хлебец, потянулся к ягненку. Он ел быстро и шумно, пробуя, как того требовали приличия, каждое блюдо, и только покончив с едой, возобновил разговор.

— Отличное угощение. У вас не повар, а золото.

— Приятно слышать. Я передам ему ваши слова.

— Тысяча благодарностей, — воскликнул Омат, после чего счел возможным вернуться к прерванной теме: — Мне приятно вас видеть, мадам, но, прошу прощения, главной причиной моего к вам визита является моя дочь. Меня очень волнует ее будущее, она не должна походить на других египетских девушек… Вы понимаете, а?

— Она и не походит на них, правда я знакома с немногими, — осторожно, но тем не менее дружелюбно высказалась Мадлен. — Рида, насколько я знаю, даже боится, что ее… гм… неординарность может вызвать… м-м-м… неодобрение жителей здешних мест.

— И не только здешних, — кивнул гость. — Как ни печально, ее опасения небеспочвенны. Египет — страна очень древняя, где чтут традиции предков. В то же самое время мы легко возбудимы и подчас не способны прислушиваться к доводам здравомыслия. Взять, например, мою Риду: мало кто понимает, почему я хочу, чтобы она приобщилась к европейскому стилю жизни. Ей, кстати, в нем уже многое почти нравится, но остальные родичи в шоке. — Он медленно покачал головой.

— А зачем прививать девочке тягу ко всему европейскому? — спросила Мадлен, смягчая жесткость вопроса улыбкой.

— Потому что ваш мир наступает на нас, а мы к этому не готовы. Потому что Европа — большой рынок сбыта, и если мы хотим, чтобы с нами считались, то должны научиться играть по вашим законам и обучить этому наших детей. — Омат резко сдвинул в сторону поднос и повернулся на стуле так, чтобы смотреть собеседнице прямо в лицо. — Вы ведь понимаете, да? Нас, египтян, насильно толкают к прогрессу, и мы должны к этому приспособиться, причем быстро, ведь ход событий обратно не повернуть. Вы сами видите, какое множество европейцев слетелось сюда лишь для того, чтобы отгрести песок от наших развалин. Но есть и другие, которым нужны хлопок, пшеница, пенька. — Он взмахнул рукой, показывая, насколько все сложно.

— Европейцы не очень охотно ведут дела с девушками, пусть даже и очень хорошенькими, — заявила Мадлен, вспомнив собственные мытарства.

— Тем не менее, они проявят большее внимание к египтянке, которая носит красивые платья, умеет держаться в обществе и посещает театры, чем к той, что скрывает лицо под чадрой и не смеет заговорить ни с одним мужчиной, кроме отца, мужа и собственных сыновей. Вы согласны? — Мадлен кивнула. Омат шумно вздохнул. — Мои сыновья, а их было четверо, умерли в возрасте, близком к младенческому. Рида — старшая, всем ее сестрам нет и пяти. Ей предстоит защищать интересы семьи. Долг перед близкими — превыше всего, мы начинаем внушать это детям с пеленок. И добиваемся послушания.