Сьюзан Хаббард - Исчезнувшая

Маршрут был иной, но пункт назначения тот же, что и прошлой ночью: мы пришли к увитому лозой дому возле площади Оглторпа. Фонарики по бокам от двери мерцали. Малкольм вошел, прежде чем я успела догнать его. Нет, честно говоря, в последние несколько минут я отстала, испугавшись и усомнившись. Моя стратегия внезапно показалась мне глупой. Как я могла надеяться одурачить его?

Я стояла под виргинским дубом, укрытая свисающим с него пологом испанского мха, и ждала, пока меня посетит идея. По Йорк-стрит в мою сторону двигались две девочки-подростка, обе с воткнутыми в уши наушниками от плееров. Они прошли так близко от меня, что я уловила запахи их лосьонов для тела: лимонный у одной и ванильный у второй. Когда они свернули на ведущую к дому дорожку, я пристроилась сзади и, когда они открыли дверь, вошла сразу вслед за ними.

Девочки прошли через слабо освещенную прихожую и направились и изгибавшемуся дугой лестничному маршу. Я задержалась ровно настолько, чтобы сообразить, где нахожусь, — впереди маячил длинный коридор, в который выходило несколько дверей, — и последовала за ними. Наверху от лестницы отходил еще один коридор. Они уже прошли его наполовину и открывали дверь.

Когда они вошли внутрь, я бесшумно двинулась по коридору. Они оставили дверь приоткрытой, и я разглядела внутри ряды аккуратно застеленных коек, двадцать или больше. Девочки вынули наушники и начали раздеваться.

Я вернулась по собственным следам, по пути заглянув еще в две комнаты, где двери оказались открыты. В одной было слишком темно, но в другой на койках лежали пятеро мальчиков-подростков. Они не спали, но никто не разговаривал.

По-видимому, здание представляло собой нечто вроде пансиона. Я спустилась по лестнице. Освещение было слишком тусклое, чтобы подробно рассмотреть развешанные по стенам произведения искусства, но одно оказалось копией картины, висевшей некогда в нашем доме в Саратога-Спрингс: натюрморт с тюльпаном, песочными часами и человеческим черепом, называвшийся «Memento mori». Когда мы разбирали склад, мае оставила его, сказав, что он действует на нее угнетающе.

Двигаясь почти в полной темноте по нижнему коридору, я разглядела большую гостиную, столовую с пятью длинными столами и рядами стульев и комнату, где стены закрывали книжные полки. Поддавшись порыву, я вошла.

Свет в комнате был только от уличных фонарей снаружи, пропущенный через плотные занавеси. Я приподняла одну из них на несколько дюймов и в более ярком свете увидела на стене карту континентальной части США, разрисованную кругами и утыканную пучками булавок. Один пучок, как я заметила, располагался вокруг Хомосасса-Спрингс, еще один, поменьше, находился в Южной Джорджии. Саванна была отмечена кругом, равно как и Дайтона-Бич, Вашингтон, Нью-Йорк, Чикаго, Лос-Анджелес и десятки других городов.

На столе рядом с каталожным шкафом были сложены бумаги и небольшие карточки. Я скомкала портьеру и заткнула ее за привинченный к оконной раме крюк, затем направилась к столу. Карточки оказались пусты. Рядом лежали листы бумаги — бланки поддержки, которые мы подписывали накануне вечером.

Я как раз вытягивала ящик из каталожного шкафа, когда почувствовала за спиной движение. Я обернулась и застыла.

Малкольм закрыл за собой дверь, запер ее на ключ и опустил его в карман.

— Выходи, выходи, где бы ты ни пряталась. — Он наполовину пропел эти слова.

Он направлялся ко мне. Свет уличных фонарей мерцал на его светлых волосах. Он шел медленно, но уверенно, словно видел меня. Я сделала несколько шагов вправо.

Малкольм изменил курс на несколько шагов влево.

— В чем дело, язык проглотила?

Я метнулась вправо, едва не полетев через библиотечную лесенку. С каждым моим движением он менял направление и оказывался прямо передо мной. Я отступила назад, к книжным полкам.

— Знаешь старую поговорку? — Он был уже меньше чем в двух футах от меня. Затем прянул вперед. — Любопытство кошку, — правой рукой он схватил мой талисман и резко дернул, — сгубило.

Я попыталась отстраниться, но он был куда сильнее меня. Шелковый шнурок врезался мне в шею, заставив утратить сосредоточенность. Я почувствовала, что становлюсь видимой.

Малкольм взглянул на копию Бастет, затем на меня. В лице его не было удивления.

— Как мило с твоей стороны заглянуть ко мне, — произнес он и отпустил талисман.

Я потерла шею.

— Поболтаем? — предложил он.

В центре комнаты друг напротив друга стояли два дивана. Он сел на один. Я не тронулась с места. Я подумала, как глупо было с моей стороны не сообразить, что талисман виден. Он сделался частью меня, такой привычной, что я его практически не замечала.

— Не брани себя понапрасну. — Малкольм откинулся на спинку дивана, совершенно расслабленный. — В доме установлена обширная система безопасности. Будь ты даже полностью невидима, инфракрасные датчики засекли бы твое присутствие.

Я тут же заблокировала свои мысли.

— Вот это больше на тебя похоже. — Он сложил руки на груди. — У нас лучше получается быть врагами, чем друзьями. По правде говоря, жаль. — Он говорил с легким британским акцентом, вероятно приобретенным во время их с папой аспирантуры в Кембридже. — Но я тебе друг, Ариэлла, и больший, чем ты думаешь.

— Правильно. И папин тоже. Потому-то ты и пытался убить нас.

— Убить вас? — Он вздохнул. — С точностью до наоборот. Я спас вам обоим жизнь, и не раз.

В нашу встречу в Сарасоте он рассказал, как спас меня, когда я была маленькая. Он сказал, что унес меня на безопасное расстояние, когда дом в Саратога-Спрингс вспыхнул. Этот пожар — первое, что я помню. Пожар — но не спасителя.

Сейчас я думала о другом пожаре, и он пустил меня в свои мысли: в ту ночь в Сарасоте, когда на нас несся ураган, он пришел к папе на съемную квартиру (в многоэтажном комплексе под нелепым названием «Ксанаду»). Он намеревался в последний раз попробовать поговорить с отцом о деле, прежде чем отказаться от идеи научного сотрудничества с ним. На парковке он увидел Денниса, бывшего папиного ассистента, выгружающего из машины канистру — какой-то необходимый для исследований химикат, как он сначала подумал. Но мысли Денниса переполняло чувство вины и замешательство.

Деннис внес канистру в лифт, и Малкольм последовал за ним, сделавшись невидимым. Когда Деннис вошел в квартиру, Малкольм тоже вошел, обойдя канистру и усевшись на стул в кухне.

— Рафаэль спал, и ты тоже, — говорил он. — Я проверил. Но когда я вернулся в кухню, я учуял запах дыма. Деннис открыл канистру и поджег пары. Я спросил его, какого черта он пытается сделать, а он только повторял, что у него не было выбора. Из его бормотания я понял, что он принял меня за бога: поскольку он не мог меня видеть, то вообразил, что какое-то бессмертное существо явилось с ним познакомиться. Я ударил его — в основном, чтобы заставить заткнуться. Тем временем пламя занялось, и дым сделался гуще. Я ощутил признаки угорания.