Вольфганг Хольбайн - Цикл Дегона. Книга 1. Бог-амфибия

— То, что вы видите, мистер Крейвен, — сказал он, — это мой пунктик. Мечта, знаете ли. Мне всегда хотелось построить большой корабль, но, вероятно, эта мечта так и останется мечтой.

Подойдя поближе, он любовно провел кончиками толстых пальцев по отполированному ахтерштевню «Дагона».

— А каков смысл его названия? — спросил я.

Джеймсон немного смутился.

— Дагон? — повторил он. — Ничего особенного… Это название связано с одной древней легендой. Дагон — имя морского бога, которому поклоняются маори.

Он вновь улыбнулся, резко отдернул руку от мачты корабля и вдруг сделался серьезным.

— Итак, чем обязан вам, мистер Крейвен? Какова цель вашего визита? — спросил он.

— Моего визита, — ответил вместо меня Баннерманн.

Джеймсон замер, с трудом развернулся и приглушенно хихикнул.

— Баннерманн! — прохрипел он. — И вы… вы посмели сюда прийти?

— Как видите, да. — Упрямо вскинув подбородок, Баннерманн сделал шаг навстречу Джеймсону. — Между нами осталась еще парочка неразрешенных проблем.

— А я и не знал! — рявкнул Джеймсон. Его жирное лицо перекосилось от слепой ярости. — Баннерманн, вы забыли, что вам запретили появляться здесь? Или ничего так и не поняли? Признаться, я думал, что уже все объяснил вам.

Заметив, что руки Баннерманна сжались в кулаки, я поспешно встал между ним и управляющим, дабы предотвратить наихудшее.

— Капитан Баннерманн пришел сюда по моей просьбе, — спокойно произнес я. — Капитан не хотел этого, но я настоял, чтобы он сопровождал меня, мистер Джеймсон.

Глаза Джеймсона опасно засверкали.

— Не знаю, кто вы и чего вы хотите, Крейвен, — сказал он. — Но вам следует быть более осмотрительным в выборе друзей.

Его презрительный тон вывел меня из себя. Я сглотнул нелицеприятные слова, вертевшиеся у меня на языке, и, смерив его взглядом, который заморозил бы и гейзер, ледяным тоном заявил:

— Хорошо, Джеймсон. Но теперь нам следует перейти к делу. Я прибыл сюда, чтобы расследовать обстоятельства дела, связанного с крушением корабля капитана Баннерманна.

— Расследовать? — Джеймсон зашелся отвратительным смехом. — Нечего тут расследовать, Крейвен. А если и есть, то об этом позаботятся другие инстанции.

— Те же инстанции, которые не дали выдвинуть против капитана Баннерманна официальное обвинение, Джеймсон? — спросил я.

Я бил наугад, но попал в яблочко. Джеймсон побледнел, а я краем глаза заметил, как вздрогнул от удивления Баннерманн. Но это был не единственный сюрприз, который я приготовил для сегодняшней встречи. Иногда очень полезно иметь хорошие связи.

— Что вы хотите этим сказать? — В голосе Джеймсона звучала явная неуверенность.

— Ничего, — ответил я. — Но у меня есть определенные… скажем так, контакты с официальными инстанциями. Судно с бананами — не единственный корабль, который затонул в этих водах за последнее время, не правда ли? Если моя информация верна, за три месяца ваша компания потеряла три корабля. И все три затонули при невыясненных обстоятельствах.

Джеймсон шумно вздохнул. Его взгляд метался между мной и Баннерманном. Я чувствовал, что загнал его в угол.

— А вам какое дело? — сверкая глазами, воскликнул он.

— Да никакого, — ответил я. — Просто интересно, почему вы, как владелец «Скоции», не желаете прояснить обстоятельства крушения ваших кораблей? Собственно говоря, меня это не должно интересовать. Но мои принципы не позволяют мне молчать, когда кому-то приходится расплачиваться за то, чего он не совершал. И в первую очередь, если речь идет о моем друге.

Джеймсон вздрогнул и посмотрел на меня затравленным, как у побитой собаки, взглядом.

— Это неслыханное обвинение, Крейвен, — просипел он. — Вы не сможете доказать ничего из того, что утверждаете сейчас.

— А что я утверждаю? — не сводя с него глаз, спросил я.

Джеймсон вытаращился на меня, нервным движением вытер губы и тяжело сглотнул. Когда, наконец, ему удалось взять себя в руки, он с ненавистью произнес:

— Вон отсюда! — В его голосе чувствовался холод. — Убирайтесь, Крейвен, прежде чем вас вышвырнут из моего кабинета.

Баннерманн хотел было вмешаться, но я резким жестом заставил его замолчать. Подняв трость, я шутливо ткнул ею управляющего в живот.

— Ухожу, — сказал я. — Но обещаю вернуться, если ничего не услышу от вас в течение суток, Джеймсон.

Толстяк смотрел на острие моей трости расширившимися глазами. Его адамово яблоко дергалось.

— Я не понимаю, чего вы от меня хотите, — сказал он.

— Я думаю, вы прекрасно все понимаете, — сухо ответил я. — А если нет, то, может быть, поймете, когда власти зададут вам те же самые вопросы. Например, где находится некий господин Макгилликадди. Или почему таким странным образом исчезают корабли только вашей компании, Джеймсон.

Улыбнувшись, я убрал трость и смерил управляющего ледяным взглядом.

— По правде говоря, мистер Джеймсон, меня все это не касается. И если вы придумаете, каким образом можно восстановить в правах капитана Баннерманна, я готов забыть о неприятном недоразумении. Даю вам ровно двадцать четыре часа на размышление. Всего доброго, мистер Джеймсон.

С этими словами я повернулся, кивнул Баннерманну, чтобы тот следовал за мной, и пошел к двери.

Дверь распахнулась еще до того, как я успел до нее дойти. В дверном проеме, словно живой барьер, стоял верзила Джеймсона. Я ни секунды не сомневался в том, что он подслушивал, стараясь не пропустить ни одного слова.

— Освободите проход, сэр, — спокойно сказал я.

Громила ухмыльнулся, широко расставил ноги и поднял кулаки. Уже через секунду он корчился передо мной на полу, прижимая руки к животу. Баннерманн, нахмурившись, взглянул на свою ногу. Судя по удару, он собирался бить в два раза слабее.

С укоризной взглянув на Баннерманна, я незаметно покачал головой и повернулся к Джеймсону:

— Итак, двадцать четыре часа, мистер Джеймсон, — повторил я. — И ни секундой больше. Подумайте об этом. Вы найдете нас в гостинице «Времена года».

Он был уверен, что услышал зов. Время еще не пришло, да и обстоятельства были неподходящие, но этот голос ни с чем нельзя было спутать. Молчаливая угроза, которую он уловил в нем, была хуже обычной. И зов был нетерпеливее.

Макгилликадди добрался до Лох-Фирта ночью. Луна надкушенной лепешкой висела в небе, а тени от облаков скользили по серебристой поверхности озера.

Приблизившись к берегу, Макгилликадди почувствовал ледяной холод, поднимавшийся от воды. Он знал, что возникновение этого холода не связано с природой, что это не что иное, как дыхание какого-то другого, мрачного, мира. Это был знак его присутствия. Он был здесь, невидимый, но такой же ощутимый, как тяжесть воздуха перед грозой.