Клайв Баркер - Книга демона, или Исчезновение мистера Б.

— Что вы думаете, мистер Б.?

Я ненадолго потерял нить разговора, замечтавшись о любви и разрушении. Чтобы выиграть время, я повторил вопрос:

— Что я думаю? Раз вы спрашиваете, что же я и вправду думаю?

— Какие могут быть сомнения? — воскликнул архиепископ, стукнув пастушьим посохом в голые доски пола мастерской, дабы подчеркнуть свои чувства. — Дьяволу не одержать победы.

Теперь я понял, что пропустил Гутенберг высказал сомнения по поводу того, чем окончится битва, разгоревшаяся вокруг его дома, на крыше до самого неба и в подвале до самого ада. Судя по его взволнованному лицу, он не был безусловно убежден, что ангельский легион одержит верх. Архиепископ ответил без колебаний.

— Не сомневайся в силе Господа, Иоганн, — выдохнул он.

Гутенберг не ответил, что лишь распалило архиепископа, снова застучавшего по половицам своим великолепным посохом.

— Вы! — Он повернулся в мою сторону и стукнул посохом в третий раз, напоминая, что на меня снизошла благодать его внимания. — Да, мистер Б., вы! Каково ваше мнение по этому поводу?

— Мы в полной безопасности, ваше преосвященство. Да, битва идет жесточайшая. Но она снаружи. Внутри нас защищает ваше присутствие. Ни один солдат ада не дерзнет войти в эту крепость, их отпугнет священное присутствие вашего преосвященства.

— Видишь? — сказал архиепископ. — Даже гость из твоего сна понимает это.

— Кроме того, — добавил я, не в силах отказать себе в удовольствии, — как бы он вошел? Просто постучался бы в дверь?

Гутенберг нашел это разумным и успокоился.

— Значит, ничто не сможет уничтожить то, что я сделал?

— Ничто, — подтвердил архиепископ.

Гутенберг посмотрел на меня.

— Ничто, — согласился я.

— Наверное, стоит показать это вам, — предложил он.

— Да, если вы хотите, — ответил я небрежно.

Он улыбнулся.

— Хочу.

Он повел мня к тяжелой двери с вырезанными на ней словами: «НЕ ВХОДИТЬ». Постучал условным стуком, и дверь — вдвое толще любой двери, какую я когда-либо видел, — открылась. Я не мог разглядеть, что там внутри, Гутенберг стоял у меня на пути. Но я уловил маслянистый горьковатый запах, хлынувший из комнаты, как густая волна.

— Чем это пахнет?

— Краской, конечно, — ответил Гутенберг. — Чтобы печатать слова.

Стоило прислушаться к предупреждению, таившемуся в этом «конечно»: он ожидал, что мне известно нечто большее, чем сведения об обычном переписывании книг. Но я по глупости грубо просчитался.

— Так вы копируете книги? — ляпнул я. — Что вы изобрели? Новое перо?

Предполагалось, что это шутка, но Гутенберг не уловил моего юмора. Он застыл на нижней ступеньке, не давая мне ступить ни шагу дальше.

— Мы не копируем книги, — сказал он совсем не дружелюбным тоном.

Я почувствовал на своем плече вес длани архиепископа со всеми ее кольцами. Он стоял за мной, отрезая путь к отступлению посохом и огромным телом.

— К чему столько вопросов, Ботч? — молвил он.

— Мне нравится узнавать новое.

— Но вы являлись Гутенбергу во сне. Или смеете заявлять, что являлись. Как вы могли пройти сквозь разум человека, занятого великим творением, и не увидеть это творение?

Я был в ловушке: его преосвященство за спиной, гений впереди, а посередине — мой болтливый язык.

Именно язык завел меня в эту неразбериху, и я умолял его вывести меня оттуда.

— Полагаю, вы говорите о своем репродукографе, — сказал я и заметил, что эта нелепица из шести слогов, нечаянно вырвавшаяся из моих уст, вызвала потрясение.

— Так вот как нужно называть это? — сказал. Гутенберг, и лед, звучавший в его голосе мгновением раньше, растаял без следа. Он перешагнул порог мастерской и повернулся ко мне. — А я думал назвать его печатным прессом.

— Ну, можно и так, — ответил я, оглядываясь на архиепископа с видом вельможного негодования. — Не будете ли вы любезны убрать руку с моего плеча, ваша разукрашенность?

Из огромной комнаты за спиной Гутенберга раздались едва сдерживаемые смешки работников, и даже глаза сурового гения повеселели, когда он услышал, как я обращаюсь к архиепископу. Его преосвященство послушно убрал руку, но сначала больно стиснул пальцами мое плечо, давая знать, что не спустит с меня глаз. Гутенберг повернулся на нижней площадке лестницы, приглашая меня следовать за ним. Так я и сделал — спустился в мастерскую и наконец-то увидел машину, ставшую причиной баталий над и под домом Гутенберга.

Изобретение отдаленно напоминало виноградный пресс, изобретательно дополненный множеством новых деталей. Я смотрел, как один из работников, обслуживающих пресс, взял лист бумаги и аккуратно положил его на покрытую краской деревяшку.

— Что вы сейчас печатаете? — спросил я гения.

Он наугад выбрал страницу из дюжины других, развешанных на просушку над нашими головами.

— Я хотел начать с Библии…

— «В начале было Слово», — сказал я.

К счастью для меня, Гутенберг знал окончание стиха, потому что я помнил только лишь первые шесть слов из Евангелия от Иоанна Прочитав их, я швырнул книгу в груды мусора Девятого круга, где ее и нашел

— «И Слово было у Бога», — продолжил Гутенберг.

— Слово, — пробормотал я. Потом посмотрел на архиепископа и спросил: — Вы думаете, это было какое-то определенное слово?

Он молча фыркнул, как будто отвечать мне было ниже его достоинства.

— Я просто спросил, — пожал я плечами.

— Это мой старший мастер Дитер. Поздоровайся с мистером Б., Дитер.

Молодой лысый человек, работавший с прессом, в фартуке и с руками, щедро разукрашенными пятнами краски и отпечатками, поднял глаза и помахал мне рукой.

— Дитер убедил меня, что начать нужно с чего-то поскромнее. Поэтому я испытываю пресс, печатая школьный учебник грамматики…

— Это «Ars Grammatica»? [3] «Искусство грамматики» (л<���гт.) — общее название книг о грамматике латинского языка. — спросил я, прочитав название на титульном листе, сохнувшем в другом конце комнаты. (Своим демоническим зрением я видел то, чего человеческим глазам ни за что не прочитать, а Гутенберг пришел в восторг, оттого что я угадал книгу.)

— Вы знаете ее?

— Я учился по ней, когда был помоложе. Копия, которая была у моего учителя, была очень ценной. И дорогой.

— Мой печатный пресс положит конец этой ужасной дороговизне книг. Он печатает много одинаковых копий с пластинки, на которой набраны буквы. Перевернутые, конечно.

— Перевернутые! Ха! — Это меня почему-то порадовало.

Гутенберг потянулся и снял с веревки еще один сохнущий лист.

— Я убедил Дитера, что мы можем напечатать что-нибудь повеселее, чем учебник грамматики. И мы выбрали стих из «Сивиллиных пророчеств».

Дитер слушал наш разговор. Он бросил мимолетный взгляд на Гутенберга и улыбнулся ему любящей братской улыбкой. Было видно, что работники обожают своего хозяина.