Шон Хатсон - Отбросы

— Что случилось? — В голосе Дианы звучал ужас. — Вэйни, Ричи, в чем дело? — повторила она.

Калвин прижал к груди старшего сына, а Диана обняла Вэйни.

— Там!.. — только выдохнул Ричи, махнув рукой за спину.

— Отведи их в машину, — приказал Калвин, но Диана осталась стоять на месте, наблюдая, как муж двинулся к кустам, прошел вдоль ложбины и вдруг остановился. Он обернулся к жене, на лицо которой мокрыми прядями свисали волосы.

— Идите к машине. — Он махнул рукой.

— Что там, Мик? — требовательно спросила Диана, не двигаясь с места.

— Отведи их в машину, — закричал на нее Калвин, и, уловив в его тоне нешуточную злость, Диана развернулась и молча пошла с детьми к «ауди».

Калвин подождал, пока его семья добралась до машины, и только потом повернулся к тому, что обнаружил. Он присел на корточки и уставился в размытую дождем землю. Трава была срезана примерно на участке шесть на двенадцать футов. Густая и липкая грязь напоминала вонючий соус, в котором просматривались очертания человеческого лица. С большой натяжкой его можно было принять за младенческое. На круглой голове в двух черных провалах на месте глазниц кишели черви. Один из них высунулся из открытого рта и исчез в недрах разложившегося тела. Калвин отчаянно боролся с подступавшей тошнотой. Рядом из земли торчала полуразложившаяся, в трупных пятнах ручка с тремя оставшимися пальцами. Тут же вымытый из почвы дождем лежал крошечный трупик, обглоданный крысами или барсуком. В разодранном его животе виднелись размякшие внутренности. Невыносимое зловоние, исходившее от этой жуткой могилы, заставило Калвина достать носовой платок и прикрыть им лицо. Голова шла кругом. Он насчитал с полдюжины разных частей младенческих тел и один целый трупик. О том, что лежало глубже, можно было только догадываться. Калвина покачивало. Одно сознание того, что он стоит на краю своеобразной могилы, подействовало на него столь сильно, как и удушающее зловоние. Он долго не отрывал взгляда от изъеденного червями тела одного из эмбрионов, а когда из живота того вылез длинный извивающийся скользкий червяк, похожий на ожившую пуповину, Калвин не выдержал — его вырвало.

Диана сделала все возможное, чтобы успокоить детей, и с заднего сиденья машины наблюдала за тем, как ее муж неровной походкой бредет по полю. Дойдя до деревянной ограды, он перебрался через нее и был вынужден опереться на машину, прежде чем смог открыть дверцу. Потом тяжело опустился на сиденье и неподвижно застыл, глядя прямо перед собой. До Дианы доносилось тяжелое дыхание мужа.

— Нам следует сообщить об этом, — заикаясь, проговорил он наконец, потянувшись к ключу зажигания.

— Что ты нашел там. Мяк? — потребовала ответа жена. — Ради Бога, говори же!

Калвин опустил голову.

— Там... захоронение... — Он прокашлялся и подумал, что его снова вот-вот вырвет. Он с силой сжал зубы. Тошнота отступила.

— Там... эмбрионы... В том месте могила... — Он с шумом втянул в себя воздух. — Мы должны сообщить об этом. Немедленно.

Калвин завел машину, развернул ее и направил к главному входу больницы Фэйрвейл.

Через час Мик Калвин подробно отчитался перед главврачом и повел его в сопровождении трех санитаров, включая Гарольда Пирса, к тому месту, где обнаружил могилу. Оттуда извлекли останки пяти зародышей, сложили в мешок и доставили в больницу, где их уничтожили обычным путем — бросили в печь и сожгли, что должно было произойти несколько недель назад.

Гарольд наблюдал за тем, как пламя пожирает крошечные тела. Его била дрожь.

Голоса в голове снова набирали силу.

Пирс сидел в приемной главврача, нервно сжимая руки. В просторной комнате с белыми стенами стояло три кожаных кресла, в углу секретарша стучала на старой машинке «Империал». Неприятный треск машинки напоминал серию микровзрывов. Лицо секретарши, пухлой женщины лет сорока, с седеющими, гладко зачесанными волосами, покрывал толстый слой косметики, и оно блестело при ярком свете флюоресцентных ламп. На ее столе стояла кружка с надписью, выполненной большими красными буквами. Гарольду было интересно, означает ли то, что там написано, имя секретарши: «Джун» [4]. Она то и дело поглядывала на Гарольда, и он, машинально прикрывая рукой изувеченную щеку, пытался избежать ее взгляда. Она тепло улыбнулась ему, и Гарольд робко ответил ей тем же. Он ерзал на своем сиденье, производя не слишком мелодичные звуки, стараясь сидеть спокойно, но ему это плохо удавалось. Он взглянул на настенные часы за спиной секретарши: четыре двадцать шесть. Под ними висела картина, смысл которой Гарольд не мог понять. Разрозненные квадраты, разбросанные как попало. Совсем не похоже на те картины, которые сам Гарольд писал в отделении трудотерапии.

Какими далекими казались теперь те дни. Тогда он чувствовал себя частью лечебницы. У него были приятели, и, что еще важнее, его не обременяли обязанности, как сейчас. С тех пор, казалось, прошли миллионы лет. Теперь он в ожидании сидел перед кабинетом главврача, мысленно возвращаясь к недавним событиям, когда помогал выкапывать из могилы зародышей, которых с такой заботой пытался уберечь от злой участи. Он хотел спасти их, а теперь боялся, что его за это накажут. Гарольд прикрыл глаза и прислонился затылком к стене. В голове опять шумели знакомые голоса.

Он выпрямился, открыл глаза. Оглянулся, словно ожидая увидеть собеседников, но тут же вспомнил, что голоса звучат в его собственной голове.

Он с трудом проглотил слюну.

Громко зажужжал зуммер, и на приборной панели на столе секретарши загорелся зеленый свет. Она щелкнула выключателем, и Гарольд услышал ее голос по селектору. Потом она подняла глаза на Гарольда, опять улыбнулась ему и попросила пройти в кабинет. Он кивнул, встал и двинулся к двери, покрытой лаком, расположенной справа от него. На ней висела табличка:

ДОКТОР КЕННЕТ МАКМАНУС

Гарольд постучал и услышал приглашение войти. Шагнув в кабинет, он увидел Брайана Кэйтона, а также Макмануса, сидевшего за огромным столом из красного дерева. После обмена приветствиями Гарольду предложили сесть. Макманус был крупным мужчиной, высоким и сильным, с запавшими щеками и блестящими зачесанными назад черными волосами, росшими на лбу вдовьим треугольником [5]. Его близко посаженные глаза тут же пригвоздили Пирса к стулу и напомнили ему почему-то противотуманные фары, в отличие от которых, источали бледно-серый свет.

— Пирс, правильно? — осведомился Макманус со слабой улыбкой.

Гарольд кивнул.

— Сколько вы уже у нас работаете?

— Два месяца, сэр, — ответил Гарольд, опуская голову. — Возможно, чуть больше.

— За это время вам поручали ликвидировать останки эмбрионов после абортов, не так ли? — слова прозвучали резко, почти обвинительно.