Василий Щепетнёв - Чёрная земля (Вий, 20-й век)

Стало душно, но я и не подумал опустить стекло. Дверцы тоже запер после кратковременной вылазки — обошел грузовик, осмотрелся, пока было видно, забрался внутрь и забаррикадировался. Мысленно.

Я сидел и смотрел по сторонам, не зная, что, собственно, ожидаю увидеть. Ничего. Спустя час тьма сгустилась, и я видел не дальше собственного затылка. Я вообще ничего не видел. Совершенно. Хотелось врубить дальний свет, завести мотор и уехать. Дельная мысль. Но раз приехал, то приехал. Сиди и смотри. Слушай.

От дробных звуков я подскочил и едва не нажал на курок ружья. Дождь, всего-навсего дождь, причем не ливень, не проливной. Едва накрапывает, примеривается, стоит ли сюда падать или лучше дальше пролиться, на соседнее село. Затем и гроза, долго томившая, подала весточку. Умеренные, не пушечные раскаты грома докатывались издалека, а молнии скупо освещали кусочек неба, не более.

Дворниками я принялся расчищать обзор, но потом прекратил. Все равно, ничего не видно, зряшный труд.

Капли застучали немножко чаще, немножко громче. Потяжелели. Лучшая погода для сна. Я провел пальцем по стеклу, почувствовал, что оно запотело. Через вентиляционную решетку слышен был запах прели, грибов. Наверное, просто казалось, летний дождь всегда для меня пахнет грибами.

За шумом грозы я ничего не услышал. Только почувствовал, как покачнулся Чуня. Кто-то забрался в кузов. Я оглянулся. Заднее окошко небольшое и забрано металлической сеткой. Не знаю почему, но так принято среди водителей нашего района. Я ее оставил, хотя не раз порывался снять. Теперь же мне захотелось, чтобы она превратилась в стальную полудюймовую решетку.

Пару раз сверкнула молния, но я ничего разобрать не смог. Чувствовал, как слегка покачивается на рессорах машина, пару раз скрипнул борт. Хотел включить фонарь, тот самый, розданный на облаве, в суматохе я позабыл его вернуть, но передумал. Погожу. Все равно обзор никакой.

Чуня качнулся сильнее. Похоже, пассажиров поприбавилось. Затем что-то коснулось и кабины, я чувствовал царапанье сзади и над собой. Опять удержался, света не зажег.

Ручка левой, ближайшей ко мне дверцы, начала поворачиваться. Я снял запор, пусть открывают, если хочется, а сам отодвинулся к противоположной стороне.

Дверь раскрыли не постепенно, а рывком, со стуком. Я включил знаменитый фонарь. Никогда раньше не видел, чтобы миниатюрная лампочка перегорала так же, как и обыкновенная — мгновенно, испустив на долю секунды неживой фиолетовый свет. Я толком ничего не разглядел, а что увидел — не осознал. Просто схватил ружье и выстрелил в раскрытую дверцу.

За этим я сюда и ехал, верно?

Пальбу внутри автомобильной кабины я ранее не практиковал. Ружье дернулось, горелый порох пах нестерпимо. Весь заряд дроби вылетел наружу, но это получилось скорее случайно, нежели благодаря моей сноровке. Я подался к двери и, выставив ружье наружу, ударил из другого ствола, совершенно вслепую, потом поспешно захлопнул дверь и заперся.

Я попал. Охотник ощущает это интуитивно, или, может быть, просто слышит удар дроби о тело. Не знаю. Но что попал — был уверен. Но так же был уверен, что не убил.

Я спешно перезарядил ружье. Что дальше?

Возня в кузове усилилась, что-то простучало по крыше кабины, перебираясь вперед, на капот. Нет, стрелять через стекло я не стану. Если разобьют, тогда.

Автомобильное стекло — не оконное. Оно выдерживает встречный ветер на скорости в сто километров. Удары в него, вялые, нерешительные, выдержало тоже. Били не камнем, голой рукой, так мне показалось.

Тонкие всхлипывания донеслись откуда-то сбоку, и капот очистился, попытки пробить стекло прекратились. И с кузова соскочили, слышен был глухой удар оземь, не тяжелый, не легкий. Так падает куль сахара — непружиняще, бездушно.

Всхлипывания усилились, стали многоголосыми.

Я слушал их в полной тьме, пытаясь обрести здравый смысл, скепсис, прежний взгляд на мир. Одна, мгновенная вспышка перегоравшей лампочки, не многого же нужно, чтобы смутить ум.

Скулят и скулят.

Я повернул фару на шарнире, есть у «Чуни» такая, в сторону, откуда доносился этот плач, включил. Свет был неожиданно тускл, но я разглядел — несколько темных силуэтов окружили распростертое на земле тело. Я поправил фару, чтобы навести луч поточнее. Тело зашевелилось и поползло в мою сторону, постепенно приподнимаясь, ускоряя движение.

Я начал вертеть ручку стеклоподъемника, обдирая костяшки пальцев о дверцу. Наконец, щель стала достаточно большой. Просунув в нее ствол, я выстрелил вновь, дуплетом.

Дробовой заряд на таком расстоянии действует подобно разрывной пуле. Ползущий ко мне был опрокинут, отброшен, вбит в землю.

Скулеж перешел в вой, скорбный и злобный одновременно, луч фары на глазах стал слабеть. Я поспешно отключил свет, боясь окончательно посадить аккумулятор.

Вдруг все стихло — разом, как по команде. Один лишь дождь лил и лил, сквозь полуоткрытое боковое окно залетали брызги. Замочит сидение, подумалось мне. И, следом — пора уезжать.

Второе ружье, «Ижевка», заряжено было жаканом. Можно медведя завалить, лося. Но против тех, кто во тьме — поможет ли?

Атака началась со всех сторон одновременно. Удары, куда сильнее, яростнее прежнего, обрушились на стекло, и оно затрещало. Я представил, как трещины побежали во все стороны. И сзади в окошечко — не слабее. Ручки дверей скрипели, не поддаваясь попыткам их открыть — или, судя по силе, оторвать.

Я надавил на стартер. Нет, ничего не произошло. Силы аккумулятора иссякли.

На несколько мгновений — пока я пытался запустить мотор — натиск ослаб, но затем возобновился пуще прежнего.

Долго моя коробочка не выдержит.

Я вернулся на водительское место, нашел ручной тормоз. Не зря же выбрал место для стоянки, были сомнения.

Рука, цепкая, сильная, ухватила меня за плечо и потянула из кабины. Я и не пытался отцепиться, а начал шарить ружье.

Стекло было опущено не полностью, и вытащить наружу меня не удавалось. Тут же затрещало выламывое боковое стекло. Ружье, наконец, отыскалось, я уперся стволом в забиравшегося в кабину и выстрелил.

Скоро совсем оглохну.

Плечо мое освободилось, и я снял машину с ручного тормоза. На первой передаче «Чуня» медленно покатил вниз. Давай, миленький, давай, выноси.

Мотор запустился в самом конце пригорка. Больше всего я боялся, что он захлебнется, заглохнет, но нет, не даром я обихаживал его и холил.

Постепенно я прибавлял обороты. Не заехать бы куда, не остановиться. Пришлось включить ближний свет. Луч мерцал, бился, но не гас.

Я переключился на вторую передачу.

Земля подраскисла, и вести машину приходилось медленно, плавно, как на сдаче экзамена. Еду, но куда?