Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

— Это скрытый механизм истории, — заговорщически прошептал он. — Вот что ты упустила из виду, слепая старуха. Часовой механизм истории. Тук-тук. Тук-тук!

Время от времени сознание возвращалось к Софии, и она с удивлением отмечала, что жизнь вокруг протекает словно замедленная съемка, в приглушенных тонах, словно под водой. Было ли это действием лекарств, которыми ее пичкали, она не знала, но окружающий мир представлялся ей Атлантидой, где реальность плавно перетекала в сон, а сны — в реальность. София следовала за звуком собственных шагов по коридорам Белхем-Грейндж, которые вели в бесконечность. Проходя мимо висевшего на стене портрета отца, она почувствовала на себе его пристальный взгляд — другой портрет также оказывался портретом отца, и следующий, и так без конца…

Она все шла и шла. Коридоры разветвлялись, уходили налево, направо, и ни один из них никуда не приводил. В одном из таких коридоров она увидела сестру милосердия — розовый призрак, молчаливый и неторопливый. София вдруг обнаружила, что лежит на высокой больничной кровати. А за волнистым полем белоснежной простыни, под которой едва угадывались формы ее тела, чья-то фигура плыла мимо матово поблескивавшей перегородки.

— Сестра? — произнесла она одними губами и с удивлением различила свой собственный голос, доносившийся откуда-то издалека. Губы у нее запеклись, в горле першило.

— Все хорошо. Попытайтесь уснуть.

— Где я?

За полупрозрачной перегородкой виднелась дверь — нет, не оранжевая дверь больничной палаты, а потайная дверь в конце коридора.

— Мама?

Софию влекло к этой двери, влекло помимо ее воли, она плыла, точно бестелесный призрак. Она не хотела этого и, не в силах сопротивляться, громко закричала от страха.

— Все хорошо, София, успокойся.

Она почувствовала участливое прикосновение чьей-то прохладной ладони и сквозь туманившую взор пелену увидела лицо своей сестры, Лауры, — настоящей, живой. Лицо было встревоженным и заплаканным. Светлые волосы уложены в узел на затылке… «Для больницы то, что надо», — машинально подумала София.

— Все хорошо, — шепотом повторила Лаура. — Никто ничего не узнает. Все будет тихо. Папа обо всем позаботился.

София пошевелила губами:

— Так много крови…

— Ш-ш-ш, все позади, дорогая. Никто ни о чем не догадывается.

София попыталась улыбнуться. Попыталась собраться с силами, чтобы вырваться из засасывавшей ее трясины. Ей хотелось стать прежней Софией. Но теплый подводный поток увлекал ее вниз, на дно.

— Это кошмар, — чуть слышно прошептала она.

В темном конце коридора ее поджидала мрачная фигура, облаченная в балахон с низко надвинутым на лоб капюшоном. Она простирала к ней руки и все росла и росла, по мере того как неумолимая волна влекла Софию все дальше по коридору, мимо старинных портретов и гобеленов. Она знала, чей это призрак, и не хотела видеть то, что знала. Меж тем фигура в балахоне с распростертыми руками неотвратимо приближалась. Наконец она подняла голову, и София увидела пустые, залитые кровью глазницы…

София, он купит «Волхвов». За любую цену.

Она в ужасе проснулась — сердце бешено колотилось, глаза были широко раскрыты. За окном стояли серые сумерки; на голых ветвях набухали и падали, обрываясь под собственной тяжестью, дождевые капли. Уличный шум на минуту стих — замерли где-то на перекрестке машины. Сердце забилось ровнее, и София повернула голову. С тумбочки на нее тупо взирал экран телевизора. А рядом в кресле, забросив нога на ногу, сидел ее братец Питер — с сосредоточенным остервенением листавший «Тайм аут» [30] Журнал прогрессивного направления, выходит раз в две недели, печатает рецензии на фильмы, театр, постановки, лондонские выставки и пр., иногда публикует статьи на политические темы. . Странно, но София почти не удивилась его присутствию.

Заметив, что она проснулась, Питер встрепенулся, лицо его приняло нарочито беззаботное выражение, как будто он только что вынырнул из бассейна и теперь намеревался поделиться приятными впечатлениями.

— София, ты поосторожнее с этими попытками суицида, — развязно бросил он. — Так и покалечиться недолго.

София облизала пересохшие губы. Сглотнула в тщетной попытке избавиться от противного комка в горле. Палата вдруг покачнулась, и она почувствовала что-то вроде приступа морской болезни. Пластиковый баллончик с прозрачной жидкостью, пластиковая трубка, прикрепленная к ее руке выше запястья, гравюра на синей стене с живописной панорамой Кембриджа — все вдруг пришло в движение, покосилось, поплыло. Снова возникла фигура брата. В белом свитере, который она привезла ему из Дублина. Лицо его, обрамленное черными кудрями, казалось неестественно бледным. Он смотрел на нее с кислой миной.

— Питер, скажи, чтобы они прекратили накачивать меня лекарствами, — пробормотала она.

— А-а… — неуверенно протянул он.

— Обещаю, что не выброшусь из окна. Честное слово.

— Понимаешь, какое дело… на бирже твои обещания сейчас не в цене.

— Мне плохо…

— Дорогая, я сделаю все, что смогу. Великий сэр Майкл по-прежнему управляет делами железной рукой. — Питер самодовольно ухмыльнулся и, поднявшись с кресла, беспечной походкой подошел к окну. Беспечно выглянул на улицу. Он был сама беспечность. — Да, задала ты ему работу. Последние два дня он крутится как белка в колесе. Изворачивается, врет прессе. Словом, настоящий пэр Англии. — Он оглянулся и, как само собой разумеющееся, добавил: — Кстати, у тебя астма. Так мы всем объявили. Я думаю, ты должна быть в курсе. В общем, мы, как безумные, твердим одно и то же: у бедняжки Софии астма. Все передают тебе соболезнования.

— Бедняжка София, — прошептала она, стараясь попасть ему в тон, чтобы брат — не дай Бог — не почувствовал себя неловко. Но перед глазами опять все поплыло, и она начала проваливаться, проваливаться… София встрепенулась и вскинула голову, словно в последней попытке удержаться на поверхности.

— Это очень важно для галереи, — продолжал Питер. Он стоял у окна, небрежно прислонившись к подоконнику. За окном было сизое небо, топорщились голые ветки деревьев. Лицо Питера оставалось в тени. Он отсалютовал воображаемому генералу: — Есть любой ценой избежать скандала. Есть сохранить репутацию. Можно подумать, кому-то есть дело до нас, до нашей галереи и до нашей репутации. Хотя… бульварная пресса охотно купила бы снимок, на котором ты болтаешься на перилах.

— Да-а, — сказала София, подивившись тому, что ее собственный голос звучит словно из соседней комнаты.

— И вот еще что… Нас немного беспокоит твой американец.

— Американец? — София закрыла глаза и тотчас живо представила себе этого непроходимого тупицу, Ричарда Шторма. Она с силой втянула носом воздух и простонала: — О-о…