Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

На тлеющие угли его души словно плеснули бензин. Все терзавшие его сомнения, подозрения и тревоги — все это сгинуло во всепожирающем горниле страха. Шторм ухватился за ручку двери и изо всех сил дернул. Дверь была заперта.

— Проклятие!

Он несколько раз саданул кулаком по стеклу. Тщетно. У него вдруг появилось такое чувство, будто это он сидит там, на перилах, с петлей на шее.

— София! София!

Она не слышала его.

— СОФИЯ!

Шторм в отчаянии прильнул к стеклу. Затем повернулся и стал озираться по сторонам.

На глаза ему попался горшок с декоративной елью. Он наклонился, оторвал его от земли и поднял в воздух, отметив, что чугунный горшок, пожалуй, слишком легкий и выбить им толстое оконное стекло не удастся. Но так Шторму показалось лишь под влиянием бурлящего в крови адреналина — сейчас он, наверное, мог бы поднять само здание. Отступив на шаг, он занес горшок над головой — на волосы, тщательно уложенные в дорогом салоне, посыпались окурки и земля. Размахнувшись, Шторм метнул горшок в дверь.

Брызнули осколки, и в следующую секунду все вокруг вспыхнуло голубоватым светом — сработала сигнализация. Истошно завыла сирена. Шторм шагнул в образовавшийся проем — под ногами хрустело стекло. Переступив через валявшийся на боку горшок, он бросился к лестнице.

— София!

Но как раз в тот момент, когда Шторм занес над головой чугунный горшок, чтобы выбить стекло, София прыгнула вниз. Ее тело начали сотрясать конвульсии.

Шторм, испустив отчаянный вопль, устремился наверх. Он видел, как София судорожно цепляется за пояс. Словно по незримым проводам передавались ему ее предсмертные муки — точно это он сам задыхался и бился в агонии. Перемахивая через три ступеньки, он взлетел на балкон.

Перед глазами у него растекалось синее зарево, в голове стоял неумолчный вой сирены.

— София!

Шторм перегнулся через перила — благо пояс оказался коротким, — схватил Софию за руку, с глухим стоном втянул на балкон и, наконец, рухнул навзничь под тяжестью ее тела.

Не давая себе ни секунды передышки, он встал на колени. София давилась, не в силах вдохнуть. Шторм, изрытая проклятия, ослабил петлю и через голову, рывком, сорвал с нее пояс-удавку. Обмякшее тело Софии медленно сползло на пол. Ее душил кашель.

Шторм склонился над ней, вне себя от злости, ему хотелось отхлестать ее по щекам — проучить ее. Он уже занес было руку, но спохватился, сжал кулаки и, потрясая ими, в бессильной ярости завопил:

— О-о-о! О-о-о-о!..

София долго ловила ртом воздух и наконец глубоко вздохнула. С ее губ сорвался хриплый крик, и она бросилась на Шторма с кулаками. Волосы упали ей на лицо, но она продолжала вслепую размахивать руками. Один из ударов пришелся Шторму в висок, он чертыхнулся и схватил ее за запястье.

Но в этом уже не было никакой нужды. Тело Софии, озаряемое голубыми вспышками, вновь обмякло, голова упала на грудь. Вой сирены то нарастал, то стихал, и тогда становились слышны сдавленные рыдания. Шторм коснулся ее плеча. София вздрогнула и раздраженно отмахнулась.

Внизу послышались чьи-то голоса, шаги. Сирена выла не переставая.

Шторм, упершись ладонями в колени, удрученно вздохнул.

А София все плакала и плакала…

Каменные столбы, образующие правильный круг. Чей-то голос, шепчущий магические заклинания. Глубокая ночь.

Это место называли перекрестком «ивовой лозы». Под ним пересекались подземные реки, а в воздухе клубилась и вибрировала живая энергия. Поговаривали, что здесь из-под земли вырываются семь хтонических спиралей. Спирали обвиваются вокруг семи каменных истуканов и наделяют их магической силой.

Был канун сретения. Ночь освящения свечей. Ночь Черного Шабаша. В эту ночь старик принес сюда свою жертву.

Сухая трава шуршала у него под ногами. Низко над землей стелились тяжелые, рваные тучи. Полосы серебристого лунного света чередовались с глубокой тенью. Старик старался держаться в тени. Он был один. И совершенно нагой. Одутловатое лицо, обвислая кожа, огромный, безобразный живот, съежившийся от холода фаллос.

— Восстаньте из ада, — бормотал он себе под нос, — Гела, Геката, Богиня Перекрестка, Горго, Мормо, Луна…

В правой руке он держал холщовый мешок, в котором кто-то шевелился и жалобно скулил. Губы у старика обветрились и потрескались, глаза словно остекленели. В левой руке он сжимал атаме — жертвенный нож.

Наконец он подошел к магическому кругу, где под хмурым небом стояли семь каменных идолов. Согласно легенде, это были семь дев, проклятых за то, что в воскресенье они исполняли непотребные танцы. Черты идолов почти стерлись от времени. Но призрачный свет луны, пробивавшийся сквозь толщу облаков, словно оживлял их.