Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

Виновником этого легкого брожения был именно Шторм. И сам он прекрасно понимал это. Что и говорить, он прибыл во всеоружии. Шикарный пиджак от Армани идеально облегал стройную широкоплечую фигуру. Лоснились черные лаковые туфли от Гуччи. Золотые капли запонок сверкали на манжетах белоснежной сорочки, золотая булавка — на шелковом галстуке; из нагрудного кармана выглядывал кончик шелкового платка. Прическа его выглядела на сто пятьдесят фунтов — фунтов стерлингов! — просьба не путать с мерой веса. Здесь, в зале, сидели люди, знавшие толк в подобных вещах, наметанным глазом они мгновенно оценивали потенциального любовника, клиента, конкурента или жертву. Но даже неопытный, несведущий человек из толпы — окажись здесь таковой — первым делом обратил бы внимание на этого холеного красавца, похожего на заправилу большого бизнеса, на американского мультимиллионера — коим, собственно, Шторм и являлся, — которому знакомы и власть, и слава.

Пройдя несколько шагов. Шторм остановился. Он снова стал самим собой, словно заново родился. После последнего приступа болезнь, кажется, отступила. Прошла физическая слабость, прошло состояние шока. Но главное, к нему вернулось душевное равновесие. Сбежав из «Журавля», преследуемый осуждающим взглядом Харпер Олбрайт, он все последующие дни провел в одиночестве в своей жалкой комнате, воюя с демонами смерти. Это была грандиозная и кровавая битва. День за днем Шторм вырывался из костлявых когтей смерти, не давая ей схватить себя за горло. Ночами он лил слезы отчаяния, сидя в позе лотоса на ковре, возведя к потолку глаза и взывая к богам: «Жизнь, умоляю, даруйте мне жизнь!»

А потом все внезапно кончилось. Сегодня утром, когда Шторм в изнеможении рухнул на пол, ответ, который он искал, явился ему, простой и ясный, как рассвет после грозовой ночи. И ответ этот был: Эрв Филбин. Вернее, бессмертная фраза Эрва, который — так уж получилось — считался лучшим, черт его побери, кинокритиком от Большого каньона до Западного побережья. Именно Эрв лет семь назад спас от провала худший фильм Шторма «Холодный замок»; он так агрессивно — если не сказать разнузданно — провел рекламную кампанию, что заставил публику обратить внимание на этот глупый ужастик. Именно пущенную Эрвом крылатую фразу — ставшую тогда лозунгом кампании и золотыми буквами набранную на каждом рекламном постере, кои украсили стены фойе всех мультиплексов Америки, — и вспомнил теперь Ричард Шторм. Он отчетливо видел горящие перед входом в населенную тенями аллею слова:

Шторм пришел сюда, чтобы найти Софию.

Впереди безымянный служащий в синем комбинезоне возился перед выставочным стендом. Наконец он отошел, и взорам собравшихся предстала створка триптиха Рейнхарта: руины аббатства, разбитое окно, голые зимние деревья, сумрак и призрачные фигуры в балахонах с надвинутыми на глаза капюшонами движутся вдоль церковных стен. Под потолком висело огромное электронное табло, на котором пока светились одни нули. Фунты, доллары, дойчемарки, иены — все было по нулям. Яркий свет резал глаза. По залу прокатился легкий шорох. Участники, сосредоточив внимание на шедевре Рейнхарта, усаживались поудобнее, готовясь к продолжению торгов.

— «Волхвы», — вытянувшись в струнку, объявил аукционист, стоявший на подиуме за деревянной кафедрой с логотипом «Сотбис». Это был совсем еще молодой человек в безукоризненном костюме, чопорный, самоуверенный, если не сказать нагловатый. Коллеги говорили, что он подает большие надежды. — Лот девяносто четыре, створка триптиха Рейнхарта «Рождество Христово», считавшаяся утраченной и лишь недавно обнаруженная в Восточной Германии. Была пожертвована анонимным дарителем Детскому фонду.

На часах было без тринадцати минут восемь.

Шторм изучал взглядом аудиторию. Он все еще стоял у дверей, стиснутый в толпе покупателей, которым не досталось сидячего места. Взгляд его скользнул вдоль стены, затем принялся — ряд за рядом — изучать счастливчиков, расположившихся в креслах. Оставались еще девицы за телефонными стойками. Нет, Софии нигде не было.

— Начальная цена двадцать пять тысяч фунтов, — заученно бубнил аукционист, почти не разжимая губ. Его голос, гнусавый, нарочито невнятный, оказывал завораживающее действие. — Начальная цена двадцать пять тысяч, двадцать пять, есть двадцать пять, кто-нибудь предложит тридцать? Тридцать, тридцать тысяч по телефону. Тридцать пять. Есть тридцать пять тысяч.

События развивались стремительно. Шторм никак не мог определить, от кого исходят предложения. Он помнил — София говорила, что ее галерея, возможно, купит «Волхвов». Он попытался проследить за взглядом аукциониста, но молодой человек, казалось, смотрел в одну точку. И тем не менее он все видел, замечая малейшее движение в зале.

— Сорок, есть сорок тысяч по телефону.

По телефону. Шторм повернул голову направо — похожая на лебедя дамочка за стойкой, одетая в форменный кардиган, не отнимая от уха телефонной трубки, едва заметно повела пальчиком и вскинула бровь.

— Сорок пять тысяч, есть сорок пять тысяч, — скороговоркой трещал аукционист. — Сорок пять, есть пятьдесят тысяч…

На электронном табло мелькали зеленые огоньки. Пятьдесят тысяч фунтов, семьдесят пять тысяч долларов, сто десять тысяч дойчемарок, какая-то немыслимая сумма в иенах — что-то вроде восьми миллионов. Через две минуты Рейнхарт подскочил в цене вдвое. Было без одиннадцати минут восемь.

Аукционист сладострастно потирал ладонью свой молоток. Едва заметный поворот его подбородка заставил Шторма переключить внимание налево. Так и есть: очередной сигнал. Взмах тонкой белой руки, мерцание золотого браслета, и цена «Волхвов» снова подскочила. Шторм начал пробираться сквозь толпу за последним рядом кресел. Он хотел получше рассмотреть стоявшую у стены потенциальную покупательницу.

Теперь он видел ее в профиль. Нет, это была не София. Симпатичная блондинка лет двадцати. От сознания важности порученной ей миссии она даже надула губки, на высоком лбу — то ли от волнения, то ли от чрезмерно яркого освещения — выступили капельки пота.

Шторм уже хотел отвернуться, когда его осенило: эту девушку он видел в галерее — она исполняла обязанности секретарши.

— Пятьдесят тысяч — будет шестьдесят? — шестьдесят, шестьдесят тысяч. — Аукционист, надо отдать ему должное, умел разогреть аудиторию. — Итак, шестьдесят тысяч фунтов сзади. Шестьдесят тысяч.

Шторм краем глаза успел заметить взмах таблички с номером очередного участника торгов. Еще один претендент — на сей раз мужчина. Высокий, худощавый, в белом смокинге — и зеленых перчатках! Черные волосы, падающие на плечи. Тонкое, заостренное к подбородку лицо напоминает кошачью морду. Держится раскованно, непринужденно. В умных, проницательных глазах выражение благодушного любопытства. Шторм с первого взгляда понял, что именно за ним останется последнее слово. Он знал этот тип людей. Ему неоднократно приходилось бывать на аукционах, и он давно изучил скрытую психологию покупателей. Этот малый из тех, кто применяет тактику выжженной земли и никогда не берет пленных. Никаких сомнений относительно судьбы «Волхвов» не было — они достанутся ему. Разве что произойдет чудо и картину захочет приобрести министерство финансов США. У подружки Софии не осталось ни малейшего шанса; она просто была не в счет.