Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

Щелкнул выключатель. С тихим потрескиванием загорелась флюоресцентная лампа. Старый колдун прищурился, привыкая к яркому свету. Линолеум холодил босые ступни.

Вот почему ему сразу понравился этот дом: из-за кухни. Отличная, просторная кухня. С большой кладовкой. Шикарный, вместительный холодильник. Большой разделочный стол, удобная раковина. Что еще нужно? Доктор Мормо любил готовить. Это успокаивало. И теперь ему было необходимо расслабиться.

Мормо открыл холодильник. Американская вещь — внутри легко поместится даже такой толстяк как он сам. Ровно гудел мотор. Было тихо — так тихо, что по спине пробегали мурашки.

Набрав в охапку репчатого лука, томатов и ветчины, Мормо вывалил все это на стол рядом с разделочной доской.

Порылся в ящике для столовых приборов, извлек огромный кухонный нож. Поднес нож поближе к свету, желая убедиться, что он абсолютно чистый. Нож оказался чистым. Нержавеющая сталь матово поблескивала.

Внезапно лезвие отразило ухмыляющуюся физиономию Яго.

Жалобный писк сорвался с губ Мормо. Нож выпал из его ослабевшей руки, он повернулся — дверь в кладовку была открыта. Ноги его сделались ватными. В животе заурчало, и он почувствовал, что вельветовые брюки вдруг стали мокрыми и горячими.

А нож все падал и падал и почему-то никак не мог достигнуть пола. И на вращавшемся лезвии то исчезала, то вновь появлялась эта страшная, злобная ухмылка.

Наконец нож упал на линолеум с неестественно сильным грохотом.

— Я никуда не поеду!

Голос Софии звенел, словно воздух, рассекаемый кавалерийской шашкой. Она не раз видела, как, заслышав этот звон, мужчины втягивали головы в плечи и опускали глаза, как будто желали проверить, все ли у них на месте. Именно таким голосом она обращалась теперь к Ричарду Шторму, который, присев на корточки, рылся в ее миниатюрном холодильнике.

— Ничего более нелепого я в жизни не слышала. В этом нет никакой необходимости. Это жестоко — глупо, наконец. Нет, я никуда не поеду.

— Слушай, я давно хотел тебя спросить, — сказал Шторм, не поднимая головы. — В этой стране есть какой-то склад или что-нибудь в этом роде, где вы, англичане, храните вторые половинки своих холодильников?

София покраснела от негодования:

— Не смей! Не смей притворяться, будто ты ничего не слышишь.

— Я не притворяюсь. — Шторм засунул руку в недра холодильника. — Просто не обращаю внимания. А это, знаешь ли, не так просто, учитывая, что я тебя люблю. И единственное мое желание — заставить тебя радостно петь песни, танцуя на зеленом лугу и разбрасывая вокруг маргаритки. Но ты сама обратилась ко мне за помощью, и мне кажется, тебе следует пересмотреть свою позицию.

— Ни за что. — София скрестила на груди руки, всем своим видом демонстрируя непоколебимую решимость.

— Можно мне это съесть? — спросил Шторм, обнаружив в холодильнике пластиковую тарелку с куском холодной курицы.

София, не удостоив его даже взглядом, кивнула:

— На здоровье.

Шторм тяжело поднялся, вышел в столовую, где у длинного обеденного стола, напротив задернутых гардинами дверей на балкон, стояла София. С первого взгляда было ясно: она разгневана не на шутку.

— Я говорю серьезно! — крикнула она. — Я не собираюсь ничего пересматривать.

— Послушай, а мне что прикажешь делать? — спросил Шторм. — Взвалить тебя на плечо и тащить в Белхем силой? Это было бы весело, но я не хочу заработать грыжу. — Он поставил тарелку на стол и принялся сдирать полиэтиленовую пленку.

— По-моему, твоя подружка просто чокнутая, — сказала София.

Шторм рассмеялся.

— Мне кажется, эта Харпер все время играет в какую-то дурацкую игру. Не знаю, что она там думает про какой-то заговор, только моя мать здесь совершенно ни при чем.

— Согласен, Харпер немного с приветом. Но в конце концов она всегда оказывается права. У тебя не найдется чего-нибудь вроде кока-колы?

Этот вопрос сбил Софию с толку. Она потерла ладонью лоб.

— Не знаю. Нет. Кажется, в шкафчике, слева от раковины, стоит какая-то газировка.

Однако Шторм не двинулся с места и лишь рассеянно массировал руку. Он никак не мог отдышаться. Только теперь София обратила внимание, какой изможденный у него вид. Темные круги под глазами. Осунувшееся лицо, впалые щеки. Она вдруг почувствовала невыразимую нежность и в который уже раз заметила странную вещь: что бы Шторм ни сказал, она готова расплакаться от умиления на его груди. Эта его наивная влюбленность. Идиотское, чисто американское, простодушие. Даже в том, что он совершенно не реагировал на ее гнев, было что-то подкупающее, милое.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, с тревогой наблюдая, как он возвращается на кухню. — У тебя усталый вид.

Шторм не ответил.

— Ты не должен позволять этой старухе помыкать собой. Она в могилу тебя сведет своими глупостями.

— Ты намекаешь на мой почтенный возраст? — Шторм извлек из шкафчика бутылку. — Слушай, может, тебе просто неловко, что ты встречаешься с таким старикашкой?

— Вздор. Никакой ты не старикашка. Меня вполне устраивает твой возраст.

— Может, тебя смущает, что я недостаточно воспитан?

— Ничего страшного. У тебя полно других положительных качеств.

Шторм рассмеялся. Затем покачал головой и посмотрел на нее, как… София не могла выразить словами, как он на нее посмотрел. Она физически ощущала излучаемое этим человеком тепло.

— Я люблю тебя, очень люблю, — сказал Шторм. — По-моему, ты лучшая женщина на свете.

София подавила улыбку:

— Что ж, меня это вполне устраивает. Я с радостью представлю тебя своим знакомым.

— Ба!

— Да-да. И ты прекрасно знаешь, что дело вовсе не в тебе.

— Мне нужна открывалка.

— Она в…

— Ладно, я понял, — перебил он ее, выдвигая ящик и доставая оттуда открывалку. — Готово. Кто-то должен сообщить этим шутникам, как ловко я открываю бутылки.

Шторм неторопливой походкой вернулся в столовую, на ходу потягивая воду из горлышка. София наблюдала за ним и вдруг поняла, как много значит для нее этот мужчина и какую власть он над ней имеет. Власть, которую она добровольно вручила ему. Вначале она сочла его просто недалеким малым. Мелким американцем. Однако постепенно выяснилось, что у этого американского мелководья нет дна. Ричард Шторм умел не обращать внимания, умел смотреть сквозь пальцы. На ее неудавшееся самоубийство. На ее проблемы в постели. На ее несносный характер. И он — ненавязчиво — приучил ее к тому, что она может на него положиться.

— Моя мать не совершала ничего предосудительного, Ричард, — сказала София, отметив про себя, что в ее тоне внезапно появились умоляющие нотки.

Шторм пожал плечами. София готова была разрыдаться. Он даже не посмотрел на нее. Сел за стол. Подвинул к себе тарелку, солонку.