Эндрю Клейвен - По ту сторону смерти

София, шагнув навстречу отцу, запечатлела на его щеке нежный поцелуй.

Шторм окинул прощальным взглядом «теряющуюся во мгле буковую аллею», которая вела к поместью. Тучи сгущались, предвещая грозу. Дул промозглый февральский ветер, быстро темнело.

И сквозь голые, безжизненные кроны буков, сквозь сгущавшуюся мглу Шторм успел разглядеть вдалеке руины аббатства: «развалины церкви, покосившиеся надгробные плиты старинного погоста».

Он расправил плечи и глубоко вздохнул, пытаясь собраться с мыслями.

София уже вошла в дом. Сэр Майкл терпеливо придерживал дверь, дожидаясь его.

«Что ж, — сказал себе Шторм, — ты прибыл в Англию в поисках мистики, отступать некуда».

Вымученно улыбаясь, он переступил порог поместья Белхем-Грейндж.

Детектив Уильям Пуллод молча наблюдал за несносной пожилой дамой, которая неторопливо расхаживала среди лежащих на церковном полу каменных изваяний и деловито тыкала в них своей ужасной — с набалдашником в виде драконьей головы — тростью, словно надеясь таким образом воскресить мертвых. Она была мрачнее тучи, что-то бормотала себе под нос и то и дело бросала из-под широких полей фетровой шляпы косые подозрительные взгляды.

Детектив Пуллод — маленький, жилистый, проворный человечек с плечами тяжелоатлета, на которых, казалось, вот-вот расползется по швам тонкий плащ, — не любил тратить время попусту и еще он очень не любил тупиков. Кстати, церкви он не любил тоже. Церкви вызывали у него какой-то суеверный страх, они жили собственной — странной, скрытой от глаз простых смертных — жизнью, и напоминали дом, где внезапно остановились все часы.

Здесь, в церкви Темпла, было довольно светло: широкие двери распахнуты навстречу полуденному солнцу, японские туристы оживленно щебечут, разглядывая витражи. Но Пуллоду, который стоял под сводом центрального нефа, было как-то не по себе от обилия безобразных рож, украшавших капители колонн. Со всех сторон, куда ни глянь, таращились на безмолвных каменных рыцарей гротескные химеры, бесы и прочая нечисть. Все это вызывало неизбывную тоску. А тут еще эта старая заноза.

И все же Пуллод не мог не признать, что в ней определенно что-то было. При всей ее очевидной ненормальности. Со всеми ее байками о мифическом святом Яго и столь же мифической аргентинской секте. Со всем этим вздором о заговоре сверхъестественных сил или о маленьких серых человечках… «Ей бы работать на Ай-ти-ви», — думал Пуллод. И тем не менее… У нее были цепкие, кошачьи глаза, в которых светился ум. Она выглядела так, будто живет уже не одно столетие. И говорила так же — низким, хрипловатым голосом. Кроме того, она по фотороботу опознала Лестера Бенбоу, а Пуллод дорого заплатил бы, чтобы поймать этого профессионального убийцу, подонка с рассеченной губой.

Сунув руки в карманы, Пуллод подошел к старой леди.

— Ну, кажется, все в порядке? — спросил он неожиданно севшим голосом: церковные стены действовали даже на его голосовые связки.

— Да-да, — буркнула Харпер Олбрайт, не переставая тыкать тростью в каменных рыцарей.

Пуллод обвел взглядом жуткие физиономии, теснившиеся на фризах, и устало вздохнул.

— А вы уверены, что именно здесь видели этого Яго в последний раз?

Харпер кивнула:

— Я не слишком надеялась застать его, но все же решила проверить. Меня насторожили его слова: то, что он говорил о собственной избранности. Видите ли, у меня такое чувство, что он не только следует за канвой всех этих историй, но пытается, так сказать, поселиться в них. Он словно решил, что все они, так или иначе, о нем — что он является своего рода прототипом. Поэтому я решила, что он, возможно, захочет разыскать места, которые каким-то образом связаны с основным сюжетом. Это нужно ему для оправдания своих замыслов.

— Ага, — притворно-серьезно протянул Пуллод, из последних сил сдерживая улыбку.

Харпер Олбрайт смерила его колючим взглядом:

— Инспектор, на ваше понимание я не рассчитываю. Все, о чем я вас прошу, это дать мне знать, когда вы найдете машину Бернарда.

Пуллод, словно нашкодивший школьник, опустил глаза и кивнул.

— Да-да. «Моррис», модель «майнор». Сделаем.

Сквозь линзы очков Харпер Олбрайт, казалось, видела его насквозь.

— Да уж, пожалуйста, сделайте, — процедила она сквозь зубы. — Потому что независимо от того, верите вы мне или нет, факт остается фактом: у нас не очень много времени.

До Бернарда словно сквозь сон донеслись удары церковного колокола. Сознание возвращалось медленно. Где он? Что с ним произошло? В голове кружилась одна-единственная мысль: «А все-таки скверная штука — жизнь».

Он с трудом разлепил веки.

Ни-че-го. Полная тьма. Пустая и черная. Апофеоз тьмы. Он ощутил, что лежит в крайне неудобной позе — на спине, скрючившись, — неловко подогнув колени и прижимая ладонь к лицу. В воздухе висело густое зловоние. От запаха рвоты дико мутило. Его плечо упиралось во что-то комковатое и вязкое, и это «что-то» медленно просачивалось сквозь рубашку. Остро пахло мочой, кожа в районе паха и бедер зудела.

Голова раскалывалась, боль становилась невыносимой. Ощущение у него во рту просто не поддавалось описанию.

Что ж, ему не впервой просыпаться в таком состоянии. Впрочем, нет, пожалуй, это не просто похмелье. В голове всплыли обрывки воспоминаний. Церковь… Распятие… Стон… Человек на кресте… Поднимает голову… Его глаза…

Бернард издал странный клекот, которого испугался сам. Казалось, что тьма становится осязаемой. Смыкается над ним. Теснит грудь. Сдавливает горло. Погребает…

Погребает… Противный, липкий страх навалился на него. Только теперь он понял, что лежит бритым затылком на шероховатом камне. Попробовал вытянуть руку — рука наткнулась на такую же шероховатую каменную стену. В шероховатую каменную стену уперлись и ноги, когда он попробовал распрямить их. Тогда он медленно пошевелил кончиками пальцев над головой.

Монолитный каменный блок находился в каких-нибудь шести дюймах от его лица.

Погребен заживо. Бернарда прошиб холодный пот. Дыхание сделалось прерывистым, пульс участился. Чей-то незнакомый голос, тихий и вкрадчивый, все твердил и твердил ему на ухо: похоронен заживо, тебя похоронили заживо, заживо…

Он должен выбраться отсюда во что бы то ни стало.

Издав сдавленный стон, он уперся ладонями в невидимый камень. В тот же самый миг страшная боль пронзила его мозг, вены на висках вздулись. Он толкал и толкал каменную плиту, вкладывая в эти толчки всю свою силу.

Камень не поддавался. Бернард уже не дышал, а натужно кряхтел и хрипел. Наконец он бессильно уронил руки.

— Помогите! — истошно завопил он. — Помогите!