Джеймс Херберт - Возвращение призраков

Рваный конец пыльного облака уже исчезал на верхней площадке, когда Эш решил действовать. Он поспешил вперед, помедлил на нижней ступеньке, а потом медленно, осторожно стал взбираться вверх. Эш уже достиг ступеньки, где был натянут волосок, когда тишину разорвал жуткий, душераздирающий крик.

Это был крик зверя в смертельном ужасе, и Эш от неожиданности отшатнулся и прижался спиной к стене. Крик продолжался, наполняя помещение, и, достигнув оглушительной ноты, вдруг замолк. Последовала жуткая тишина, потом на верху раздались тяжелые шаги. За углом площадка на стене зашевелились какие-то тени, и на ее поверхности возник какой-то блеск. Эш в ужасе отступил.

О Боже, он не хотел подниматься. Ему не хотелось видеть, что издало этот жуткий жалобный крик. Он стал спускаться, и его плечи скользили по деревянной стене. Он оказался не готов к такому; хотя в прошлом ему и приходилось сталкиваться с леденящими душу ужасами, только что услышанный крик поверг его в шок. Но не только крик — из самих стен в атмосферу просочилось парализующее чувство страшной угрозы. И пока это чувство держало его на месте, — напуганного, не в состоянии двинуться дальше, — с верхнего этажа стал распространяться смрад разложения.

От снова раздавшегося крика Эш дернулся всем телом, но на этот раз крик звучал не так — это был крик женщины, испытывающей страшные муки. Эш понял, что это кричит Эллен Преддл, и когда раздался удар и последовал новый крик, он понял, что должен помочь ей, он не мог позволить ей встретиться в одиночку с тем, что перед ней появилось. Эш заставил себя оторваться от стены, и когда это удалось, его решимость усилилась. Он бросился вверх по лестнице, по пути зацепив контрольный волосок, споткнулся на повороте, расшибив подбородок, но тут же поднялся и, перешагивая через провода, быстро достиг площадки. Зловоние встретило его, как удар кулака, и он отвернулся, схватившись за перила, чтобы удержаться на ногах от приступов рвоты.

Когда из ванной послышался мощный звук еще одного удара, Эш выпрямился и увидел, как камера наклонилась на треноге и замерла на краю подставки. Ленты изорванной пленки валялись на полу вместе с детектором электрической емкости. На потолке метались тени, и Эллен Преддл, одна в ванной комнате, махала руками в воздухе, вопя и царапая пустоту, с безумно вытаращенными глазами, с оскаленными зубами, мокрыми от слез щеками и пеной у рта.

— Оставь его! — визжала она. — Не трогай его!

Осторожно ступая, весь напрягшись, с натянутыми, как звенящая струна, нервами, Эш приблизился к двери. Он перешагнул самописец и треногу на площадке, вырванные из гнезда провода.

— Отпусти его! - Ее слова вырывались отчаянным причитанием.

Термометр, установленный за раковиной, вдруг сам по себе полетел через комнату и, разбившись от удара о темное оконное стекло, упал на линолеум пола. Почти тут же стенной шкаф отделился от стены и упал на раковину под собой, его содержимое высыпалось, баночки и картонки попадали на пол, под ноги безумно приплясывавшей Эллен Преддл.

Эш бросился вперед и схватил обезумевшую женщину. Но она повернулась и скрюченными пальцами потянулась к его лицу, к его глазам. Он сжал ее запястья и постарался удержать их подальше от себя.

— Перестаньте! — крикнул он. — Успокойтесь!

Ее глаза не узнавали его, их ослепляла такая лютая злоба, что Эш понял: эта женщина готова убить его. Она плевала ему в лицо, и Эшу пришлось отвернуться, от напряжения его руки тряслись, шея напряглась.

И, повернувшись, Эш увидел какое-то волнение в ванне, разглядел слабый силуэт под поверхностью темной, вспененной воды. Он увидел лицо мальчика с открытым ртом и выпученными глазами.

Дрожащая измазанная рука мальчика с растопыренными пальцами высунулась из пены, словно тянулась к Эшу, тянулась к самой жизни.

В деревне горело мало огней. Большинство людей уже глубоко спали; но были и другие, которых мучила бессонница и которые ощутили резкое похолодание ночного воздуха, неожиданный озноб, ломоту в костях и мурашки по коже, — и это насторожило их. Эти несчастные поспешили лечь в постель или, если уже лежали, поплотнее укутались в одеяло.

Главная улица и маленькие расходящиеся от нее переулки были пустынны. Даже летучие мыши, гнездившиеся в деревне под крышами домов, не отправились на свою ночную охоту. И из-за стен маленького коттеджа с террасой, что примостился в выходящем к церкви переулке, не доносилось шума. Вокруг было очень тихо.

Ущербная луна освещала колодки и позорный столб у поблекшей лужайки, но если бы случайно кто-то вышел в эту ночь на улицу, он не заметил бы черноватой жидкости, сочащейся из старого потрескавшегося дерева. Пруд рядом был недвижен и непроницаем — задумчивая темная масса, не отражающая ничего.

Но какое-то движение вдруг возникает на фоне этой унылой картины. Маленькое одинокое существо скользит по траве, его заостренная мордочка поднимается через каждые несколько ярдов, принюхиваясь к воздуху. Этот осторожный зверек знает об отвращении, которое вызывает у всех, и его щетинистая шерстка напряженно встопорщилась. Он добрался до края воды и замер, как загипнотизированный. Острые маленькие глазки уставились в одну точку.

С тихим тревожным писком крыса юркнула прочь от воды, повернувшись так, что ее длинный хвост шлепнул по поверхности, отчего по озеру разошлись круги. Она бросилась по траве назад и пересекла дорогу, — юркая тень среди других теней. Мгновение — и ее уже нет, она присоединилась к другим таким же существам, населяющим подвалы гостиницы.

Больше ничего не шевелится. Деревня спит. Но сны здешних жителей неспокойны.

Том Джинти дернулся и проснулся. Несколько секунд он приходил в себя.

Он лежал на кровати, хлопая глазами, его жена Розмари храпела рядом. Что разбудило его? Мясистая рука Тома высвободилась из-под одеяла и прикоснулась к онемевшей правой щеке. Вот что! Ему показалось, что кто-то во сне закатил ему оплеуху! Приподняв голову над подушкой, он посмотрел на Розмари.

Она, как бревно, лежала рядом. Нет, не совсем как бревно — одеяло приподнималось и опускалось в такт дыханию. Жена громко всхрапнула, и Том сдержал желание в ответ тоже смазать ей по морде, хотя пощечина, которой она его наградила, была явно случайной. Вероятно, жена хлопнула его, поворачиваясь во сне. Странно, однако — она лежит спиной к нему, и ее жирные руки спрятаны под одеялом. Она не могла его ударить. Если только не металась и не ворочалась. Чертова корова! Очевидно, приняла перед сном стаканчик портвейна. А то и два. И наверняка поела, сыром закусила. Боже — портвейн с сыром! Не удивительно, что теперь ворочается.