Гай Смит - Лагерь

— О, мистер Долман, — она проверила себя по блокноту. — Как вам нравится еда?

— Еда нормальная, — безрадостная улыбка, — Все остальное — дрянь.

— Понимаю. Но я занимаюсь лишь питанием, — внезапно голос Энн стал холоден. Она тоже невзлюбила этого типа. — О, а вот и официантка пришла, — Она повернулась на стуле, потянулась за тарелкой ростбифа и йоркширского пудинга. — Давай, Сюзи, я помогу. Ростбиф ваш, мистер Долман?

— Мой, — ответил он грубовато, проследил, как Энн поставила перед ним тарелку. — Господи, да я никогда не видал такого места, где бы они так унижали рабочего человека. Набирают толстосумов, а рабочих от них прячут.

— Боюсь, что я тут не при чем, — Энн уже вставала, многозначительно посмотрев на Джеффа Биби. — Но едой-то вы довольны, мистер Долман?

— Скоро вы узнаете, доволен я или нет, милочка, — проговорил он с полным ртом и хрюкнул, что должно было обозначать разочарованный смех.

Что за грубиян, подумал Джефф. Он нарочно прогнал Энн, это прирожденный скандалист. Наверно, профсоюзный активист. Джефф занялся едой, он не собирался портить себе отдых из-за типов, подобных Дэвиду Долману.

В 23. 30 Энн пришла в ночной ресторан. Она выглядела встревоженной, оглядывалась вокруг, как будто боялась, что увидит ужинающего Долмана.

— Ну и сосед мне достался за обедом! — Джефф сжал ее руку. — Он изо всех сил старался завести меня с того самого момента, как уселся, а так как я не реагировал, он до конца обеда слова не произнес. Неужели мне придется сидеть с ним за одним столом до конца отпуска, а?

— Не беспокойся, я его уже пересадила, — она улыбнулась ему. — Он, кстати, хорошо известен за пределами лагеря. Он из тех людей, кто протестует против всех и вся, у него не раз были неприятности с полицией.

— У вас дела заведены на отдыхающих?

— Нет, но ведь репутация следует за человеком по пятам, — она отвела взгляд. — Между прочим, я думаю, было бы лучше, если бы нас не видели вместе после сегодняшнего вечера.

— Так-ак, — неожиданный удар. — А что, твой любовник против?

— Не говори так, Джефф, — глаза ее были затуманены слезами. — Обещаю тебе, что я больше не встречалась с тем человеком. Но он мой босс, и у меня могут быть неприятности.

— О, я понимаю, — он принялся за свиную отбивную, которая показалась ему безвкусной. — Если так, то не бойся, дай мне отставку.

— Это не так, обещаю тебе! — сказано было очень искренне. — Я не хочу иметь с ним никаких личных дел, но я хочу сохранить место работы. Хотя бы на некоторое время.

— Согласен. Я и не ожидал, что бросишь свою работу только потому, что повстречала парня в отпуске. Если дело обстоит таким образом, то я не возражаю. Между прочим, я купил еще вина.

— И я с нетерпением жду этого момента, — казалось, она стряхнула с себя все тревоги. — Надо признать, работа меня в последнее время утомляет.

Они налили уже по второму бокалу вина, и беззаботный смех Энн, казалось, рассеял ее тревожное настроение. За окном раздавался шум из парка аттракционов — там бурлила жизнь. Прислушавшись, можно было различить голоса, выкликающие номера в зале для игры в бинго, соревнующиеся в своих попытках перекричать шум. Публика сновала взад и вперед, отдыхающие старались не упустить ни минуты своего отдыха. Место веселья и смеха, картонный мир искусственных развлечений. И все же, подумал Джефф, во всем этом ощущалась какая-то тайная тревога, он что-то чувствовал, но не мог понять, что именно. В некотором смысле центром этого ощущения была Энн Стэкхауз; она вчера намекнула, что лагерь — место не для него, что-то определенно тревожило ее в глубине души.

— Когда закрывается лагерь? — он поцеловал ее и подумал, что не стоит тратить время на пустые разговоры.

— 25 сентября, в этом году на неделю раньше. А что?

— Я просто подумал… что ты потом собираешься делать?

— Вернусь в свою квартиру в Кембридж, наверно, — ответила она. — Зимой буду работать в офисе фирмы.

— Я и не знал, что главная контора «Рая» в Кембридже. В моем проспекте указан лондонский адрес. По крайней мере, чек я отсылал туда.

— Я работаю не на лагерь, — она закрыла глаза. — Я в компании, занимающейся общественным питанием. — И словно бы для того, чтобы он не задавал больше вопросов, она нашла губами его губы, слегка раздвинула их, приглашая его язык.

Он почувствовал, как она дрожит; она упала на диван, увлекая его за собой. Опять это было приглашение, по крайней мере, он так думал. Но Энн была другой, не такой, как все. Глупости, зря он возвел ее на пьедестал, окружил ореолом. Они были мужчиной и женщиной, они трепетали от страсти, но он все еще боялся сделать первый шаг, чтобы не разрушить все. Она разрешила для него эту проблему, просунув руку между их сомкнутыми телами и найдя его.

— В спальне нам будет удобнее, — прошептал он и осторожно укусил ее за мочку уха.

Она не сопротивлялась, когда он соскользнул с дивана, помог ей встать и повел в соседнюю комнату. Двое горящих страстью и желанием людей, которым было совершенно безразлично сейчас, что происходило в лагере отдыха «Рай».

Ослиные бега, устраиваемые раз в неделю на главной спортплощадке, пользовались неизменным успехом. Площадка была ограждена с обеих сторон скакового круга, служителям приходилось постоянно следить, чтобы там не оказались дети, без конца предупреждать беспечных родителей. Все это являлось частью обстановки, потому что было достаточно трудно заставить двенадцать животных завершить круг. Служителю в яркой куртке обычно удавалось сделать это, спрягав в кармане морковку; этот ритуал был изучен ослами.

Комментатор занял место на трибуне, возвышавшейся на высоте шесть метров на полпути до финиша. Повсюду царила совершенная неразбериха, ослы не слушались, пытались освободиться от своих юных жокеев, завидев человека с морковкой в кармане. Животных приходилось сдерживать.

Без длинной рекламы эти бега потерпели бы фиаско. Комментатор писал мелом ставки на доске, объявляя их громким голосом для близоруких. Максимальная ставка — 50 пенсов, и букмекер в большой соломенной шляпе уже четверть часа объявлял о том, что пришла пора закрывать ставки. Но ставки закрывались только тогда, когда не было больше желающих.

В бегах принимали участие шесть ослов, было предрешено, что нынче победу одержит Бенджамин III. Бенджамин выигрывал раз в месяц, деля почести по очереди с Джей-Джеем, Нодди и Джошуа. Так как семьи редко отдыхали в лагере больше двух недель, никто об этой хитрости не догадывался, а если и догадывался, то ставил на фаворита и был доволен, получив свои 20 пенсов выигрыша. Ослы содержались в лагере за счет скачек, поэтому проблем не возникало. Чем больше хаоса, тем лучше.