Уильям Ходжсон - Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»

Кто-то споткнулся о мои вытянутые ноги, едва не упав, и я очнулся от своего кошмара. Это оказался наш часовой, который обходил палатку; о моем присутствии он не подозревал, пока не налетел на меня. Как легко догадаться, он был напуган не меньше моего, но быстро упокоился, поняв, что это всего лишь я, а не какая-то хищная тварь, притаившаяся в темноте в поисках жертвы; испытывая вполне понятное облегчение, он осыпал меня упреками и добродушной бранью, но, отвечая на его вопросы, я никак не мог отделаться от странного и довольно жуткого ощущения, что рядом со мной что-то было и это что-то поспешно отступило в темноту в тот самый миг, когда я проснулся. Ноздри мои щекотал несильный, но довольно мерзкий запах, показавшийся мне смутно знакомым; подняв руку к лицу, я со страхом обнаружил, что щеки у меня мокрые, а шею как-то странно пощипывает. Когда же я поднес пальцы к свету костра, то увидел, что они покрыты какой-то блестящей, липкой субстанцией; такую же слизь я обнаружил и на шее там, где во сне ее касалось мерзкое щупальце; кроме того, на горле я нащупал небольшое, болезненное вздутие, похожее на след от укуса москита, но, конечно же, причина была в чем-то другом.

Я так подробно рассказываю о том, что думал и чувствовал, что кто-то может подумать, будто с момента моего пробуждения прошло немало времени; в действительности же мне понадобилось меньше минуты, чтобы прийти в себя. Поднявшись с земли, я вслед за матросом подошел к костру, ибо меня все еще бил озноб, да и оставаться одному не хотелось. В котле я обнаружил немного воды и тщательно омыл ею лицо и шею, что помогло мне проснуться окончательно. Потом я попросил вахтенного осмотреть мое горло, надеясь, что он сможет рассказать, на что похожа обнаруженная мною странная припухлость; добрый малый поджег пучок травы и самым тщательным образом осмотрел кожу у меня на горле, но не увидел ничего необычного, кроме нескольких небольших кольцеобразных отметин, багровых в середине и белых по краям, одна из которых все еще слегка кровоточила. Тогда я спросил, не заметил ли он чего-нибудь странного возле палатки, но матрос ответил, что за всю вахту не произошло ровным счетом никаких внушающих тревогу событий; правда, по временам он действительно слышал какие-то звуки, но они доносились издалека, и он не решился разбудить боцмана. Столь же не стоящими внимания матрос счел и оставшиеся у меня на горле следы, предположив, что меня покусали песчаные блохи, но я покачал головой и рассказал ему свой сон, после чего парень, явно напуганный, старался не отходить от меня — как, впрочем, и я от него.

Так мы коротали время, пока не наступила моя вахта.

Матрос, которого я сменил, остался сидеть у огня рядом со мной, и я догадался, что, вероятно, из товарищеских побуждений он намерен составить мне компанию; я принялся уговаривать его идти спать, уверяя, что страх, который я испытывал по пробуждении, и особенно когда обнаружил на своем лице и шее странную слизь, совершенно прошел; в конце концов он согласился оставить меня, и спустя некоторое время я остался один.

Довольно долгое время сидел очень тихо и прислушивался, однако из темноты, окружившей лагерь, до меня не доносилось ни звука, и я невольно задумался, сколь уединенным, мрачным и даже зловещим местом был остров, куда забросила нас судьба. Не могу сказать, чтобы эти мысли меня подбодрили — напротив, мною с новой силой овладели печаль и тоска по родным краям.

Так я сидел, а костер, в который никто уже давно не подбрасывал топлива, постепенно угасал, и вскоре его свет сделался мерцающим и тусклым. Внезапно со стороны долины послышался тупой удар; в полной тишине, царившей вокруг, этот звук показался мне особенно громким, и я очнулся от своих мрачных размышлений. Почти сразу мне пришло в голову, что, упустив из вида необходимость поддерживать огонь, я плохо исполняю свой долг по отношению как к своим товарищам, так и к самому себе, и, упрекнув себя за бездействие, я схватил лежавшую поблизости охапку сухих водорослей и швырнул в костер. Тотчас ввысь взметнулся столб желтого пламени; вокруг стало светлее, и я поспешно огляделся, держа наготове тесак и мысленно благодаря Господа за то, что бездеятельное оцепенение, в которое я впал, по всей видимости, вследствие пережитого мною страха, не принесло моим товарищам никакого вреда. Я все еще стоял, когда слуха моего достиг новый звук, доносящийся откуда-то из глубины долины между утесами и похожий на продолжительный сухой шелест, словно там осторожно передвигались какие-то многочисленные чешуйчатые существа. Услышав его, я подбросил в огонь еще одну охапку морской травы, а сам повернулся в направлении источника звуков; в следующее мгновение мне показалось, будто я различаю какую-то тень, движущуюся как раз за границей круга света, отбрасываемого костром. Дежурный, которого я сменил, оставил свое копье воткнутым в песок рядом со мной; сейчас я схватил его и со всей силы метнул в предполагаемого врага, но, по-видимому, не попал, так как в ответ не раздалось ни звука. На остров снова опустилась глубокая тишина, которую нарушали только приглушенные всплески, раздававшиеся в море среди плавучей травы.

Легко догадаться — и догадка эта будет справедливой, — что все перечисленные выше происшествия привели меня в довольно взвинченное состояние; я с напряженным вниманием оглядывал окрестности, то и дело оборачиваясь через плечо, ибо мне чудилось, что какая-то многорукая дьявольская тварь вот-вот прыгнет на меня сзади. Прошло, однако, довольно много времени, а я по-прежнему не видел и не слышал ничего, что могло бы свидетельствовать о присутствии поблизости каких-то враждебных живых существ; не зная, что подумать, я готов был даже признать, что слышал странные звуки лишь в своем воображении.

Но пока, так сказать, колебался на пороге сомнений, я вдруг получил подтверждение того, что не ошибся, ибо внезапно вся долина вновь наполнилась шорохом и мягкими прыжками, сквозь которые до меня время от времени доносились приглушенные тупые удары и уже знакомый мне шелест ползущих существ. Решив, что целая стая каких-то злобных тварей вот-вот набросится на нас, я поспешил поднять тревогу.

Боцман первым выскочил из палатки; за ним торопились и остальные, и каждый — за исключением матроса, чье копье я метнул в невидимого врага (оно все еще валялось где-то в темноте за пределами круга света, ибо сходить за ним мне не хватило мужества), — держал наготове оружие. Разумеется, первым делом боцман спросил меня, что произошло, и почему я кричал, но я ничего не мог ответить и только поднял руку, призывая моих товарищей к тишине, однако, когда они замолчали, шорох и шелест в долине тоже прекратились. Боцман уже повернулся ко мне, собираясь потребовать объяснений, но я знаком попросил его помолчать еще немного; он согласно кивнул, и спустя минуту или около того странные звуки возобновились. Теперь мои товарищи слышали достаточно, чтобы понять, что я разбудил их не без оснований; пока же мы стояли, тревожно вглядываясь в темноту в той стороне, где лежала долина, мне вдруг показалось, что я снова вижу на границе света и тени какое-то странное движение. В тот же миг один из матросов громко вскрикнул и метнул свое оружие в темноту, но боцман тут же набросился на него с упреками: поступив столь безрассудно, парень остался без оружия и тем самым подверг опасности жизни товарищей. Я же при этих словах почувствовал глубокий стыд и раскаяние, ибо совсем недавно поступил точно так же.