Уильям Ходжсон - Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»

Повернувшись вслед его руке, я всмотрелся в едва освещенные луной бескрайние, призрачные пространства, но поначалу не увидел того предмета, на который боцман пытался обратить мое внимание; лишь некоторое время спустя он попал в поле моего зрения — то был крошечный огонек, едва мерцавший посреди мрачной и темной пустыни плавучих водорослей. Несколько секунд я в изумлении таращился на него, не в силах поверить своим глазам, и только потом до меня дошло, что источник света находится на борту застрявшего среди травы старого судна — того самого потерпевшего крушение парусника, на который я с такой грустью взирал всего несколько часов назад и об ужасной судьбе команды которого размышлял с такими сожалением и печалью. А теперь — вот так чудо! — в окне одной из кормовых кают (так мне, во всяком случае, казалось, хотя обманчиво яркий лунный свет не позволял разглядеть во мраке даже очертаний корпуса) горит свет, зажженный, несомненно, человеческой рукой!

До самого утра мы почти не спали от волнения; снова развели костер и сидели вокруг него, строя догадки одна невероятнее другой и поминутно вскакивая, чтобы удостовериться, что таинственный огонек еще горит. Правда, он погас примерно через час после того, как его впервые заметил наш часовой, но для нас это явилось еще одним доказательством того, что меньше чем в полумиле от нашего лагеря находятся такие же, как мы, человеческие существа, попавшие в беду.

Так мы встретили еще один день нашего пребывания на острове.

Как только окончательно рассвело, мы снова бросились к подветренному краю площадки, чтобы еще раз взглянуть на потерпевшее крушение судно, которое столь чудесно оказалось обитаемым. Во всяком случае, виденный ночью огонь давал нам основания считать, что на борту есть люди, хотя днем — несмотря на то, что мы наблюдали за кораблем почти два часа кряду, — мы так и не заметили никаких признаков жизни. Не будь мы так взволнованы, это не показалось бы нам странным, ибо почти всю палубу закрывала грубая надстройка, похожая на наскоро сколоченный из досок амбар, однако после перенесенных лишений и ужасов, после многих часов одиночества и отчаяния, проведенных в чужих и странных морях, нам до того хотелось увидеть человеческое существо, что мы оказались неспособны набраться терпения и дождаться, пока люди на борту обнаружат свое присутствие.

Наконец, утомленные безрезультатными наблюдениями, мы решили окликнуть находившихся на судне людей. Для этого по сигналу боцмана мы собирались крикнуть все вместе: звук наших голосов, по всем расчетам, должен был достичь корабля, ибо ветер был благоприятный. Несмотря на то что мы кричали несколько раз, подняв, как нам казалось, порядочный шум, на корабле нас не слышали и никак не откликнулись, так что по прошествии некоторого времени нам пришлось прекратить наши вокальные упражнения и задуматься над тем, каким еще способом можно дать знать о себе потерпевшим бедствие морякам.

Мы обсуждали этот вопрос довольно долго, одни предлагали одно, другие — другое, но ни один из предложенных способов не мог, похоже, помочь нам достичь цели. Потом мы задумались, почему устроенный нами в долине пожар не заставил обитателей судна предположить, что поблизости находятся другие люди, ибо в противном случае они наверняка установили бы наблюдение за островом, чтобы привлечь наше внимание при первом же удобном случае. Скажу больше, никому из нас не верилось, что экипаж судна, заметив огонь, не зажег бы ответных сигналов или не поднял над надстройкой флаг, способный броситься в глаза каждому, кто посмотрел бы в сторону судна даже случайно. Пока же у нас складывалось впечатление, что люди на судне намеренно скрывают от нас факт своего существования, ибо свет, случайно замеченный нами на судне прошедшей ночью, не давал оснований предположить, что кто-то пытается подать нам знак.

Потом мы сели завтракать и ели много и жадно, ибо после бессонной ночи у всех разыгрался нешуточный аппетит, однако загадка таинственного судна до того овладела нашими умами, что, мне кажется, немногие из нас замечали, что едят. Стоило кому-то высказать свое мнение, как оно тут же подвергалось самой суровой критике; тут же оглашался взгляд прямо противоположный, и в конце концов добрая половина моих товарищей пришла к убеждению, что на корабле вообще не осталось людей и что вместо них там поселилось одно из дьявольских порождений травяного континента, обладающее способностью испускать свет. Когда это мнение прозвучало впервые, все мы невольно умолкли, ибо подобное положение дел не только означало бы конец всем нашим надеждам, но и давало пищу новым страхам, а страхов нам и без того хватало. Тогда заговорил боцман; презрительно посмеявшись над нашим испугом, он заметил, что люди на борту корабля могли с равным успехом воспринять пожар в долине не как знак близкого присутствия друзей, а как новую, грозную опасность, ибо кто из нас, добавил боцман, доподлинно знает, какими адскими свойствами обладают обитающие среди тины и водорослей травяного континента чудовища; если у нас есть основания считать, что они злы и опасны, то тем больше таких оснований у тех, кто, насколько мы можем судить, многие годы жил в тесном соседстве с ними. А коли так, пояснил боцман, разве не могли они предположить, что на острове появились какие-то существа, опасаясь которых они побоялись привлечь к себе внимание, пока не увидят их воочию; таким образом, нам остается только ждать, пока обитатели судна не успокоятся и не покажутся нам сами.

Когда боцман закончил свою речь, мы сразу приободрились, ибо говорил он очень убедительно. И все же у нас оставались кое-какие сомнения; так, один из матросов спросил, не странно ли, что огонь на судне мы впервые заметили только прошлой ночью, да и днем мы должны были видеть дым от камбузной плиты. В ответ на эти слова боцман сказал, что до прошлой ночи наш лагерь находился в таком месте, откуда нам не видно было даже самого плавучего континента, не говоря уже о застрявшем в водорослях судне. Берег же, с которого можно было рассмотреть таинственный корабль, мы навещали лишь время от времени, но даже тогда не удостаивали его даже беглого взгляда, ибо были слишком поглощены своими делами. Больше того, с пляжа, где мы собирали топливо, можно рассмотреть лишь надстройку корабля, на возвышенное же место мы поднимались до вчерашнего вечера только раз, в самый первый день нашего пребывания на острове; наконец, даже теперь из нашего лагеря судно видеть нельзя — для этого надо подойти к самому краю утеса.

Это было верно, и, закончив завтрак, мы снова отправились к подветренной стороне нашей площадки, чтобы еще раз убедиться, что на корабле есть люди, однако прошел час, а мы так ничего и не увидели. Тогда боцман, чтобы не тратить времени даром, оставил одного человека продолжать наблюдение, строго наказав держаться так, чтобы его легко было заметить с судна, а остальных повел чинить шлюпку. Часовых на вершине боцман регулярно менял (заметив на корабле признаки жизни, наблюдатель должен был махнуть ему рукой), но все остальные были заняты по горло: несколько человек носили топливо, чтобы питать разожженный возле шлюпки костер; один матрос поворачивал и поддерживал брусок, который боцман продолжал обтачивать по форме киля; двоих боцман послал к найденной нами на берегу мачте с приказом отделить один из путенс-вантов, [90] Тросовые или металлические связи, служащие для крепления грот-марса и гротстень-вант. которые — что встречается довольно редко — были сделаны из железа. Когда матросы вернулись с длинным железным стержнем, боцман велел мне разогреть его на огне и ударами тупой стороны топорика распрямить один из концов. Когда это было сделано, он поставил меня прожигать раскаленным концом путенса отверстия в киле в тех местах, которые заранее отметил крестиками; отверстия эти предназначались для болтов, с помощью которых боцман собирался притягивать к килю деревянный батенс. Сам же строгал свой брусок, пока не придал ему желаемую форму; не оставляя работы, он то и дело давал матросам разные поручения, и я догадался, что помимо стремления как можно скорее починить шлюпку ему хотелось как-то занять команду, ибо наши товарищи были настолько взволнованы мыслью о появлении поблизости таких же, как мы, морских скитальцев, что, не имея занятия, могли, как говорится, отбиться от рук и сделаться неуправляемыми.