Роберт МакКаммон - Морожник

Тихий, жаркий августовский вечер. В конце Брэйервуд-стрит — легкий мелодичный перезвон, похожий на церковные колокола. Мне знаком этот звук. Морожник! Морожник идет!

Субботний вечер. По телевизору — «Корабль любви», лампы в гостиной притушены. На полу — доска для «скрэббла» {1} {1} Скрэббл (scrabble, англ.) — игра в слова (алфавитными косточками на разграфленной доске) , в который мы играем. Как обычно, я проигрываю — что смешно и нелепо, потому что я преподаю английский язык в школе, и если я что-то знаю, так это правописание! Но дети всегда обыгрывают меня в «скрэббл», а Сандре лучше всех удается придумывать слова, которых никто раньше не слышал. Хорошая игра для жаркого летнего вечера.

— Дисфункция, — говорит она, выставляя свои буквы на доску. И улыбается мне.

— Нет такого слова! — заявляет Джефф. — Скажи ей, папа!

— Скажи, папа! — эхом подхватывает Бонни.

— Извините. Есть такое слово, — говорю я. — Оно означает плохую работу чего-нибудь. Когда что-то разладилось. Так что извините, ребятки, — я подсчитываю в уме Сандрины очки и понимаю, что она набрала уже достаточно, чтобы выиграть. — Мы должны остановить ее, — говорю я детям. — Она снова нас обыграет! Бонни, твой ход. Думай как следует.

Сетчатая дверь на улицу открыта, и поверх накладного смеха из телевизора я слышу перезвон колокольчиков. Морожник идет!

Маленькая ручонка Бонни перебирает косточки. Она строит слово, которое пытается сложить в голове, но не получается. Я всегда могу сказать, когда она упорно думает, потому что в этот момент над переносицей появляются две параллельные складочки. Глаза у нее — от матери. Темно-зеленые. У Джеффа мои — карие.

Я сижу на полу и жду.

— Ну давай, копуша, — подгоняет ее Джефф. — Я уже придумал отличное слово.

— Не торопи меня, — отвечает Бонни. — Я думаю.

— Боже, какой душный вечер, — говорит Сандра, утирая ладонью лоб. — Все-таки нам придется починить кондиционер.

— Обязательно. На будущей неделе. Обещаю.

— Угу. Ты говорил это на прошлой неделе. Если так будет продолжаться, не знаю, как мы переживем это лето. Сейчас, наверное, градусов тридцать пять.

— Скорее, сто тридцать пять, — хмуро заявляет Джефф. — У меня рубашка к спине прилипла.

Я вскидываю голову и прислушиваюсь к все еще отдаленным колокольчикам — динь-динь-динь! Маленьким я очень любил этот звук. Он ассоциируется у меня с летом: высокие деревья, большие, по-летнему зеленые листья, светлячки, мелькающие в темноте, жареные сосиски, чернеющие над костром, и зефир обугливается, обугливается, обугли…

Морожник идет!

Это Бонни так прозвала его — морожник. Теперь мы все его так зовем. Когда я о нем думаю, я вспоминаю летние вечера — когда некуда пойти и нечем заняться. Я вспоминаю детство и выбегаю в лиловые сумерки отдать четвертак за вкус холодного блаженства на палочке. О, а цвета этих застывших ледышек — голубой как яички малиновки, бананово-желтый, темно-фиолетовый как синяк, красный как пламя. Я очень люблю морожника! В доме действительно жарко.

— На следующей неделе починю кондиционер, — говорю я Сандре, и она кивает. — Обещаю, честное слово.

Что-то шуршит в углу, где свалена стопка газет. Я сижу очень тихо, прислушиваюсь. Но этот звук не повторяется. Я слышу — динь-динь-динь!

— Мое слово, — веско объявляет Бонни, — КРЫСА. — И выставляет свои буквы на пожелтевшую доску.

— Ну и слово! Любой может выиграть с таким дурацким словом, — говорит Джефф с оттенком досады.

— Эй, не вешай нос! Нормальное слово, Бонни. Твоя очередь, Джефф.

Он елозит на животе, трет пальцами подбородок. Он красивый мальчик. Мне приятно думать, что он похож на меня двенадцатилетнего.

Динь-динь-динь! Звучит ближе.

— Ну и жара! — Сандра обмахивает лицо ладонью. — Такое ощущение, что у меня температура!

Опять что-то шуршит в газетах. Я смотрю, очень внимательно. У меня хорошее зрение — для моих лет. Пока Джефф перебирает свои буквы, я замечаю в углу блестящие жадные глазки.

— Она опять пришла, — сообщаю я шепотом и беру в руки пистолет, который лежит рядом.

Я ждал, когда она появится. Я чувствую себя Гари Купером из «Апогея». Она поднимает голову. Этого мне вполне достаточно. Грохот выстрела, кажется, сотрясает весь дом. В углу на стене появляются новые брызги крови.

— Получила, гадина! — ликующе кричу я. Как только смолкает эхо от выстрела, я понимаю, что в комнате очень тихо. Слишком тихо, по-моему. Они перестали играть и смотрят на меня как на чужого.

— Эй! — обращаюсь я к ним. — Давайте-ка посмеемся как следует! — Я встаю и увеличиваю громкость телевизора. Теперь дом полон смеха, хохот — как в трехъярусном цирке. Сандра говорит, что хотела бы как-нибудь съездить в круиз.

— На Бермуды, — предлагаю я и кладу руку ей на плечо. — По-моему, самое замечательное место для круиза, согласна? Я слышал, на Бермудах всегда замечательно и прохладно.

Она некоторое время молчит. Ей трудно открывать рот. Потом она улыбается и говорит, едва шевеля губами:.

— Поехать на Бермуды — это прекрасно.

— А нас куда? — спрашивает Джефф. — В Ист-Поданк? {2} {2} Поданк (Podunk, амер.) — скучный провинциальный городишко; захолустье (по названию городка в штате Коннектикут) Я придумал слово. — Он произносит его по буквам, подвигая фишки на место маленьким пальцем. — Т-Р-У-П. Удачное слово, правда?

Я в этом не уверен. На мой взгляд, не самое хорошее слово. В моей кучке есть «Д», и я заменяю последнюю букву, чтобы получилось ТРУД — Вот, — говорю я. — Так будет лучше.

Динь-динь-динь! Морожник уже почти у нашего дома, я слышу его голос: «Ванильное! Шоколадное! Земляничное!» Теперь мой ход. Я смотрю на фишки, они напоминают мне зубы. Боюсь, когда попытаюсь их взять, они начнут кусать меня за пальцы.

Динь-динь-динь! «Ванильное! Шоколадное! Земляничное!»

— Папа! — тихо, почти шепотом говорит Бонни. Глаза такие большие на ее бледном худеньком личике. — Морожник почти пришел.

— Нет, нет. Ему еще далеко. — Меня прошибает пот. Боже, какая жара!

— Да, он почти пришел, — повторяет Бонни. Она всегда была упрямой девочкой. С упрямыми детьми порой очень сложно. Но я очень люблю ее. О Боже, очень, очень люблю! И Джеффа люблю, и Сандру люблю — и готов отдать за них свою жизнь. Я хочу поехать с ней в круиз на Бермуды. Там не так жарко; воздух там всегда прохладен и свеж.

— Он почти пришел, папа.

— Нет! — кричу я, срывая голос. Я вижу, как кривится лицо Бонни, и прижимаю ее к себе, пока она не собралась плакать. Клянусь, я бы никогда не довел моих детей до слез. Я хороший отец. Я очень горжусь нашей семьей.

Что-то прикасается к моему плечу, и я вздрагиваю всем телом. Оглядываюсь и вижу лицо Сандры. Совсем близко. Она говорит: