Сергей Арно - Роман о любви, а еще об идиотах и утопленницах

— Нет никакого Мелодия, — она плюнула под ноги Андрею. — Спекся твой Мелодий, гадина. А обещал жениться. Я, говорит, на тебе женюсь, будем жить на мою нищенскую зарплату. А я, дура, губу раскатала.

Она скорчила как-то так высокомерно лицо и повела плечами, как барышня. У Андрея томительно заныло сердце.

— Как спекся? — проговорил Андрей, всем телом чувствуя надвигающуюся беду. — А жена его?!

— Какая жена!..

Андрей, уже не сдерживаясь, оттолкнул гнусную тетку и через коридор решительно прошел в комнату Мелодия.

— Ишь, шляется тут! — неслось ему вслед. — Ходят тут алкаши! Милицию сейчас вызову.

Андрей распахнул дверь в комнату Мелодия.

В комнате царил неимоверный развал.

Комод стоял на прежнем месте. Андрей, глубоко дыша, с рвущимся из груди сердцем подбежал к нему — рванул на себя крышку… Комод был пуст. В нем было пыльно, лежала сухая гвоздичка со сломанным черенком. Эту гвоздичку подарил Марианне Андрей незадолго до своего попадания в больницу.

— Ну чего, милицию вызывать, что ли?! Слышь, ты, вызывать?!

Но Андрей действительно не слышал. Он метался по комнате, заглядывал под диван, в шкаф… На куче хлама вверх колесами лежала инвалидная коляска, Андрей отшвырнул ее…

— Где?!. — Андрей не мог говорить от волнения и бешенства, руки его тряслись. — Где… Где… женщина?! — он держал соседку за лацканы халата и, отчаянно тряся ее, кричал прямо в лицо. — Где Марианна?! — он был в исступлении. — Где Марианна?!!

— Да господи! Да не знаю я…

Наглости соседки уже и в помине не было, ее как рукой сняло. Она, бледная, выронив хабарик, смотрела с ужасом на Андрея. Он и был с виду ужасен.

— Что вы… да и не знаю я никакой Марианны… — шептала она растерянно. — Мелодия спрашивайте.

— Где Мелодий? — сквозь зубы процедил Андрей.

— В больнице, плохо ему стало. Я уж думала, помер, в больницу увезли. В Ленина на Васильевском. В Ленина увезли, там он лежит теперь, — она от страха заговаривалась.

Андрей оставил женщину в покое и вышел из квартиры. Он находился словно в состоянии сна и даже не заметил, как спустился во двор.

— О! Здорово! — перед Андреем стоял лысый рыжий человек, большой любитель поспорить, вечный соратник Мелодия в выпивках. — Ты чего, от Мелодия? За коляской, что ли, приходил?

— Где Мелодий? — спросил Андрей, близко подойдя к человеку, имени которого не знал.

— Так кондрашка его хватила. Ты как тогда ушел, он пить начал, и неделю мы с ним… Ну а тут паралич, здрасьте пожалуйста. Говорят, инсульт, теперь он лежит и даже выпить не может по-человечески, на уколах живет.

— Послушай… А где жена его… Марианна. Ну, помнишь, в комоде спала? — недоуменно смотрел на него рыжий. — Ну, помнишь, жена у него в летаргическом сне… — видя непонимание человека, начал пояснять Андрей.

— Ну, так чего ты мне объясняешь? Ты сам-то в своем уме, мужик?

Рыжий покрутил у виска пальцем.

— Что?! Почему?! — пот тек у него по лицу, но Андрей не замечал этого.

— Да ты ж сам ее забрал… Мелодий еще отдавать не хотел, так ты ему коляску привез инвалидную и ящик водки в придачу. Мелодия инсульт с этого ящика и настиг. А ты чего, забыл все, что ли? Тоже кирял сильно, видать? Ты смотри, когда голова отказывает — дело дрянь…

Андрей, не дослушав, повернулся и побежал. Взлетев по лестнице обратно в квартиру Мелодия, он отпихнул открывшую на звонок тетку-соседку в сторону, ворвался в комнату, бросился к инвалидной коляске, перевернул ее… и застонал.

Это была коляска, которую он купил в комиссионке. Андрей опустился в нее и обхватил голову руками. Но сидел так недолго…

Потом он видел себя, словно со стороны, бегущим куда-то по улице. С этого момента сознание включалось только на время. Он метался по городу до самого вечера. Побывал он в больнице, где лечилось неподвижное тело Мелодия. Но все вопросы, просьбы и мольбы были бессмысленны. Мелодий находился в состоянии абсолютного невосприятия окружающего мира. Мира этого для него не существовало… Потом… Где был Андрей потом, он не помнил, может быть, нигде или там же, где Мелодий…

Теперь, когда Андрей приходит домой, его встречает радостным барабанным боем Андрюша. Андрей моет его, кормит, стирает белье… Они живут дружно, когда Андрюша не капризничает, а капризничает он редко.

Но иногда Андрею кажется, что Андрюша не такой уж и дурачок, вернее, совсем даже не дурачок, что он осознанно выбрал для себя этот путь по жизни, ему так удобнее и спокойнее. Он не хочет становиться великим писателем, делать карьеру, не хочет выступать в Думе, становиться министром или президентом. Спокойный путь существования для него и есть счастье. И Андрей начинает не только любить его, но и уважать, примерно как все уважают своего президента, не меньше; но Андрей все же не хочет, чтобы хитрый Андрюша догадался, что он догадался, поэтому он держит все в тайне.

Они так и живут, обманывая друг друга. Иногда, когда его одолевает беспричинная грусть, он достает из морозильной камеры холодильника коробку из-под торта и, открыв ее, долго любуется на дохлую Грехильду, которую не знал при жизни. Это было последним, что осталось у него от утопленницы, которую он любил.

В поисках исчезнувшей Марианны Андрей обошел все больницы, дома инвалидов, изрыл весь подвал своего дома… Теперь он уже сомневается, а была ли она вообще. Он не оставляет своих поисков, но иногда…

Он видит то, что уже видел когда-то… Видит наяву или во сне, он и сам не знает.

Андрей шел по набережной Невы. Стояла белая ночь. Набережная была пустынна. Вдалеке за домами уже готовилось взойти солнце, стояла тишина, свойственная всякому предрассветному утру. Не было видно ни машин, ни людей — город спал. Спало все: люди, птицы, деревья и кусты, дома и набережная тоже спали, лишь Нева чинно двигалась в своем гранитном обрамлении.

И тут Андрей увидел девушку. Она неторопливо шла по проезжей части, стройная, худенькая в темно-коричневом платье, с рыжими, распущенными по плечам волосами. Босоножки она несла в руке, и ее голые ступни мягко ступали по прохладному асфальту набережной. Счастливого человека видно сразу: он всегда отличается от прочих. Эта женщина была счастлива, она была счастлива от этого голубого чистого неба, от этой ночи, оттого, что можно вот так, не видимой никем, идти босиком… Что-то удивительно знакомое было в ее фигуре, Андрей неслышно следовал за ней, боясь нарушить ее блаженное одиночество. Он восхищенно любовался грацией и какой-то неземной легкостью ее движений, тем, как она, считая себя в одиночестве, пританцовывая, подпрыгивает, делая балетные па, иногда приседая в реверансе, иногда, вдруг пробежав несколько шагов, взлетала, замирая на миг в воздухе… делая все это настолько легко и непринужденно, что у Андрея останавливалось восторженное дыхание. В голове ее, должно быть, звучала какая-то музыка, Андрею даже начинало казаться, что и он слышит ее, что музыка прорывается в его сознание сквозь прохладную тишину ночи. Он не приближался к женщине, боясь спугнуть полет ее души.