Дэниел Истерман - Ночь Седьмой тьмы

Сейчас все это было позади. Они остались одни, и никто не мог прийти им на помощь. Запертые в рубке, как заключенные в камере, они держались, сжав зубы. Каждого несколько раз рвало, пока не осталось ничего, кроме сухой отрыжки, оставившей их измученными и дрожащими. Всякий раз, когда катер взлетал на гребень волны, они, внутренне сжавшись, ждали безумного падения в пропасть, которое приходило вслед за этим. И всякий раз, когда они обрушивались вниз, им казалось, что это падение никогда не остановится, что они уйдут в самые глубины. Слова были бесполезны. Ветер, дождь и волны разрывали их в клочья, едва они успевали срываться с губ.

Рубен посмотрел на хронометр. 02.11.03. Воздуха у Линдстрема оставалось на четыре часа. Прошло уже два часа с тех пор, как они снова вышли в море. Борясь с ветром, который, казалось, налетал сразу с нескольких сторон, они потратят еще по меньшей мере три, чтобы добраться до места. Крепко вцепившись в поручни, они смотрели, как стена за стеной воды обрушиваются с ревом на нос их катера.

Казалось, этому не будет конца. Ветер, как пощечины гигантской руки, дождь, как второй океан, тяжелые волны, как дома, сухая муть под ложечкой, в животе так и крутит, животный страх, боязнь утонуть, боязнь наскочить на риф, боязнь темноты, головная боль, будто удары молота позади ноющих глаз, дрожащие пальцы и руки, какие-то дюймы толстого стекла между ними и самыми дальними уголками ада.

Прошли почти пять часов после их отплытия из Порт-Антонио, когда они увидели свет фонаря, белый проблеск вдали, по левому борту. В следующее мгновение он пропал за высокими валами. Все трое столпились около узкого окна, напряженно вглядываясь в темноту, чтобы не пропустить его возвращения, малейшего намека на него. Сэм остался на месте, пережидая бурю. Минуты тянулись, как часы. За окном было только море, только непроницаемая тьма шторма.

Внезапно тяжелый вал поднял их над волнами, и они увидели его: белый фонарь на спасательном круге у южной оконечности банки. Если круг не оторвался, их сейчас разделяли мили полторы в северо-западном направлении. Все, что им нужно было сделать, – это добраться туда. Воздуха в баллонах у Линдстрема оставалось примерно на час.

В этот миг ветер спал, словно переводя дыхание. Рубен примерно вычислил курс. Анжелина взглянула на экран гидролокатора и ободряюще улыбнулась. Они были над банкой.

Двадцать минут спустя они увидели его: красный свет, стиснутый со всех сторон невообразимой тьмой. Вопрос был в том, как близко им удастся к нему подобраться. Если они окажутся слишком далеко, Рубен ни за что не успеет вовремя отыскать останки корабля. Они изменили курс, направляясь к тому месту, где, по их мнению, они видели свет в последний раз. Когда через десять минут они увидели его снова, он был так же далеко и сзади по левому борту. Еще через десять минут он переместился на правый борт. До него все еще оставалась миля, может быть больше. Будь у них время и терпение, они вышли бы на фонарь. Сейчас у них не было ни того, ни другого.

Рубен облачился в неопреновый костюм и пристегнул единственный оставшийся баллон. Он посмотрел на Анжелину. Пора.

Дверца рубки открылась в безумный кошмар. Рубен стиснул зубы и шагнул наружу, волоча домкрат за собой. Ветер вцепился в него, грозя бросить всем телом на поручни. Анжелина вышла следом. Они кое-как добрались до фальшборта, держась за веревку, чтобы устоять под порывами ветра. Вода неслась по палубе нескончаемым потоком, хватая их за ноги, норовя повалить. Анжелина ухватилась за пиллерс и привязала к нему вторую веревку, которая состояла из нескольких кусков, прочно связанных вместе. Если она оборвется или развяжется, у Рубена будет мало надежды вернуться к лодке.

Привязывая линь к его поясу, она подалась вперед и коротко поцеловала его в губы. У них был соленый вкус. Все вокруг имело вкус соли. Ей хотелось обнять его, но она не осмеливалась отпустить пиллерс.

– Удачи, – прокричала она; ее слова унесло прежде, чем они смогли достичь Рубена.

Он кивнул, сел сверху на фальшборт, кувыркнулся назад и, исчез. Она посмотрела на то место, где он упал в воду, но там не было ничего, даже расходящихся кругов.

Он почувствовал, что быстро идет ко дну, целиком во власти сил, которыми не мог управлять. В считанные секунды рев урагана превратился в воспоминание, но даже здесь, на глубине, его толкало и швыряло, как пробку.

Ближе ко дну эта круговерть утихла, но море оставалось в состоянии непрерывного движения. Он ощутил, как его подняло и бросило на упругой тошнотворной волне, прокатившейся назад и вперед по глубине. Раздался глухой толчок: это ударился о дно отпущенный им домкрат. Приподняв его снова, он воспользовался резервным «осьминогом», чтобы подкачать воздух в жилет. Теперь он обрел достаточную плавучесть, чтобы оторвать домкрат от дна и плыть с ним, прицепив его за шею.

Прежде чем нырнуть, Рубен примерно определил направление на фонарь, и сейчас, глядя на компас своего комбинированного прибора, развернулся в ту сторону. Несмотря на воздух в жилете, домкрат тянул его книзу, затрудняя движения. Он продвигался в основном за счет ласт, нагнув голову, вытянув ноги на всю длину и энергично работая ими, напрягая все силы в темной океанской глубине; сплющенные пузырьки воздуха, тугие и готовые разорваться, натужно поднимались вверх, прочь от него, назад к ужасной поверхности и шторму.

Он включил фонарь. Под ним во все стороны тянулось морское дно, неровное и безразличное. Тяжелые рыбины неуклюже проплывали мимо, их жутковатые плавники мелькали, рты открывались и закрывались, – настороженные, печальные создания. В нескольких футах от него проскользнул серый бок одинокой барракуды. Рубен продолжал работать ногами, молясь про себя, чтобы поблизости не оказалось акул мако.

Он заметил свет спустя много времени после того, как потерял всякую надежду, – едва различимый белый проблеск слева, тусклый, но тем не менее узнаваемый. Это был неистощимый фонарь – «светляк», который он прикрепил к якорю перед тем, как покинуть Линдстрема. Круто повернув, он быстро заработал ластами, ощущая всем телом прилив новых сил. Может быть, он все же успеет вовремя.

Луч его фонаря нашарил якорь, потом Линдстрема, лежавшего там, где Рубен оставил его. Пузырьки воздуха не поднимались вверх. Линдстрем не подавал никаких признаков жизни.

Рубен опустился рядом с другом на колени. Он все-таки опоздал. Приглядевшись внимательнее, он увидел, что швед умер не потому, что у него кончился воздух. Он, должно быть, покончил с собой, оторвав воздушную трубку от маски.

И тогда он вгляделся еще внимательнее. Трубка не была вырвана. Ее аккуратно перерезали пополам. Рубен опустил глаза, ища нож Линдстрема. Его нигде не было. Копошась в грязи и иле, он обшарил все вокруг, но так ничего и не нашел. И тут он посмотрел на голень Линдстрема, выступавшую из-под якоря. Нож как был, так и торчал в ножнах. И не только это – Линдстрем, придавленный якорем, просто не смог бы дотянуться до него.