Евгений Витковский - Чертовар

Чертовара перекосило.

— А, чтоб тебя! Давай делай, что говорю, и качественно делай — не то я с тобой не так поговорю!

Васса сникла.

— Ну… а хоть радеть-то мне можно? — она похлопала крышкой по тыкве — там у нее, видимо, была молясина, и скрывать это нынче уже не имело смысла.

— Да хрен с тобой, радей. Но чтоб горб мне был — как Кондратий Хароныч укажет! С ним и поедешь. По дороге изучишь, кстати, вон, за окном Ханум стоит, жует — у нее три горба. Но ее не трогай, нужно, чтоб у ее жеребят… или как там? Чтоб у верблюжат было по четыре горба! Сколько ни принесет! И чтобы не долго ездила!

— Быстро не выйдет, Богдан Арнольдович, — подал голос селекционер, — я быстро и не прошу. У моих больше одного верблюжонка не бывает, это, кстати, у них общее правило, от горбности независимо. И носит его мамаша почти четырнадцать месяцев. Я скажу, у которых с четвертым горбом родиться должны — мне нужно, чтоб молодняк живым оставался! А если б каким чудом у взрослого четвертый горб отрос — ну тогда ва-аще, все имущество мое имею сдать без описи…

Васса соображала шустро.

— Это можно, благодетели… Но полпуда омелы нужно еще тогда, да позвольте уж и отрез сатина, синего, лучше серизового… вишневого, по-теперешнему.

— Ладно, хрен с тобой, — ударил чертовар ладонью по краю стола, — хватит, все получишь, только не ной…

— Антиной — иной! — с готовностью подхватила Васса.

Не успел селекционер на верблюде, обнимая старушку впереди себя, удалиться и на сотню аршин к северо-западу, не успел Богдан налить себе заслуженные полстакана полугара из водки с желтым донником, как задребезжал телефон. Притом кабельный. Чертовар взял трубку и с удивлением обнаружил но другом конце провода своего подручного черта Антибку.

— Владыка и повелитель, — сказал тот, едва ли не учетверяя каждое «л», словно желая отравить жизнь всем японцам на свете за неупотребление этого звука, — К усадьбе пришли почтенные гости с востока, и просят о свидании с тобой, великолепный, я взял на себя смелость…

— С востока — это от Кимр?

— О да, владыка, с Комаринской дороги, из Кимр…

— Тогда правильно взял, — перебил его Богдан, соображая, что, коль скоро Фортунат рабочего поста покинуть не может, Давыдка же сидит здесь, в Неводе, за рулем вездехода, то и позвонить из Выползова — стыд сказать, кроме ручной плесени, — было некому. Нет, определенно не хватало кадров. Нужно, если деньги за госзаказ медным тазом не накроются, кого-то на постоянную службу взять, и выбор есть у Шейлы на Ржавце — тот же акробат еврейский, поди, многому обучиться может, если уже не обучился, — Через час буду… А то и меньше.

Богдан и гадать не стал, кто к нему прибыл: каких только гостей он за последние годы не навидался, почти не выбираясь за пределы древнего княжества! Осаждали его импортные сектанты, среди них наиболее настойчивыми были литературные униформисты, поклонники писателя Толкиена в том числе. Приходили свои — почитатели пророка Саввы Морозова, который был еще хуже импортных самославцев. Вызверялись моргановцы на ярославн, воробьевцы на пощадовцев, щеповцы на влобовцев, черноборы на желтоборов, да и красноборы туда же норовили вляпаться: Каша, верный Кавель Адамович, уже научил Богдана в них немного разбираться на всякий случай. Все они были для Богдана одним миром мазаны, все просили что-нибудь им продать или подарить, и всех он, как и сатанистов, провожал без почета. Впрочем, не без исключений. Взять хотя бы орду Кавеля Журавлева, так и не спешившую сняться с места, так и стоявшую в лесах и справа и слева от дороги, по которой Давыдка медленно вел вездеход к чертоварне. Верховный кочевник сказал, что ждет «прихода парохода». В подробности вдаваться не стал, а Богдан не нашел нужным расспрашивать. Непрошеный союзник оставался настолько ценен как связной и советчик, что Богдан, его бы воля, вовсе пригласил журавлитов никуда с Арясинщины не укочевывать.

Поперек тропки, аршин за триста до чертоварни, путь был перегорожен: тут стоял старый знакомый, кабинетный рояль Марк Бехштейн. Давыдка остановил машину, Богдан спрыгнул на землю. Страж Камаринской тропы хотел его о чем-то предупредить, в этих случаях он всегда заступал человеку дорогу, и приходилось вести с ним разговор, — от двухсот тридцати рояльных струн одним языком не отбрешешься.

— Добрый день, Марк Ильич, — спросил Богдан, — чем обязан?

Рояль издал два-три аккорда из третьего концерта Бетховена — надо думать, прокашлялся. Потом заговорил, приподняв крышку и нервно шевеля педалями.

— Необычные гости, Богдан Арнольдович. Впервые с официальным визитом к вам прибыла группа киммерийских ученых и дипломатов. Если могу быть полезен, я тоже к вашим услугам. Если сообщение передать нужно, проводить кого-то… А вообще-то если музыка нужна будет — тоже не стесняйтесь…

До веранды чертовар дошел пешком. Чад от горелой рыбы и смрад от внутренностей забитого черта висели над поляной так плотно, что десяток топоров в воздухе удержались бы вполне надежно. Судя по всему, бухгалтер Фортунат умудрялся работать без единого помощника. Что ж, похвально в высшей степени. Однако… Однако! Мастер опять дал себе слово с первых же денег расширить штат предприятия, и поднялся по ступенкам.

За всю жизнь Богдан, помнится, не застеснялся ни разу. После кавелитсвующих всяко-боров Богдану киммерийские гости не казались чем-то экстраординарным, но лишь пока он не добрался до веранды, где Антибка их временно устроил. Один из гостей, молодой бородатый богатырь, сидел просто на полу; Богдану с первого взгляда стало ясно, что стульев на таких клиентов не запасено и лучше будет поставить тут цельное, из дубового пня долбленое кресло. Рядом с ним на лавке расположился похожий человек, тоже с бородой, но поменьше, и годами постарше — явный родственник первого. Третий человек, очень большого роста, с лысиной почти во весь огромный череп и с глубоко спрятанными глазами, стоял у окна, переминаясь с пятки на носок; этот гость был чисто выбрит, как и четвертый, преклонных лет мужчина с бакенбардами, показавшийся Богдану смутно знакомым. Гостей на тесной веранде оказалось многовато. Однако то, что это гости необычные, чертовар понял сразу. По меньшей мере у трех первых гостей он заметил совершенно необычные руки, или, точнее, пальцы рук — в полтора, а то и в два раза длиннее его собственных.

— Извините за вторжение, — сказал лысый у окна, — позвольте представиться: Гаспар Шерош, президент академии киммерийских наук. Это — доктор медицинских наук Федор Кузьмич Чулвин, это — братья Иммеры, Веденей Хладимирович и Варфоломей Хладимирович, оба гипофеты… лингвисты в определенном смысле, специалисты по редким языкам… и вообще толкователи… различных текстов, как устных, так и эпиграфических. Мы прибыли к вам как с научной целью, так и… — академик замешкался, но благородный старик с банкенбардами подхватил: