Хизер Грэм - Смертельная ночь

— А что вы слышали?

— Я слышала, как воет ветер. Иногда этот вой походил на крик, но так бывает, когда он свистит в старых дубах. Шорохи — опять, наверное, ветер. Или белки. Все это объяснимо, я уверена… Но вот в конце…

— Что… в конце?

«А он хороший следователь», — подумала она, подчиняясь его вкрадчивому голосу, который ласково принуждал ее продолжать.

— Меня тоже начали одолевать страхи. — Она глотнула из бокала и задумалась. — Вообще-то я всегда ощущала себя в безопасности на плантации. Словно… под защитой прошлого, как бы под защитой доброго духа. Может быть, у меня сложилось такое впечатление от красоты этого места. Но к концу Амелия все-таки заставила меня несколько раз понервничать. То есть ночью там бывает такое ощущение, будто ты одна на свете. И несмотря на ощущение безопасности, мне было не по себе… потому что я чувствовала, что вокруг происходит что-то злое, нехорошее… но если я буду смирно лежать на своей раскладушке, то никто меня не тронет. Слышала я что-то или нет — не знаю, но на всякий случай клала рядом с кроватью бейсбольную биту.

— Надо было класть ружье.

— Это было бы здорово, но я не умею стрелять. Чего доброго, я застрелилась бы сама или застрелила Амелию.

Он улыбнулся:

— Вам необходимо научиться стрелять. Особенно если вы планируете и дальше ночевать на уединенных плантациях. Понимаете, есть вещи похуже, чем привидения. И это вполне реальные чудовища из плоти и крови.

— Нет, знаете, я больше ничего такого не планирую, так что обойдусь без снайперских курсов.

— Ладно. Расскажите все до конца.

Кендалл невольно вздрогнула. Она ненавидела себя за это, зная, что он отмечает каждое ее движение.

— В конце ничего особенного не было, только она начала бредить, будто разговаривала с какими-то невидимыми мне собеседниками.

— И что она говорила?

— Разное.

— Например?

— Порой бывало так, словно она читает лекцию по истории. Она говорила о Реконструкции — после Гражданской войны, после Первой мировой, Второй мировой, вспоминала Мартина Лютера Кинга… и все в таком роде. О том, как она гордится своим старым домом. Мне казалось, что она счастлива. Казалось, что она говорит с…

— Духами?

— Именно.

— Ей кололи большие дозы морфия…

— Еще какие… Это делала не я, я ведь не медик. Я наняла медсестру, когда стало ясно, что Амелии недолго уже осталось. Она не хотела умирать в больнице. Она хотела умереть в том доме, где родилась. Но однажды…

— Что?

— Она была без сознания, в коме, и вдруг она открыла глаза и села. Посмотрела прямо на меня, попрощалась и сказала, что любит меня. А затем она протянула руку — будто рядом кто-то стоял — и сказала: «Пора. Я готова». И затем она умерла.

— Морфий, — тихо проговорил Эйдан, словно желая подбодрить ее, убедить ее в этом.

— Конечно, — ответила она, глядя ему прямо в глаза.

И вдруг ей стало не по себе, хотя он стоял далеко и не собирался ей угрожать. Он вел себя вежливо и даже по-доброму. Издевается? Нет, скорее всего. Она чувствовала его искренность. А когда он улыбался или просто задумчиво молчал, он был чертовски привлекателен. Высокий рост и широкие плечи придавали ему стать, а резкие суровые черты лица выдавали интригующую силу. В нем была внутренняя энергия, источавшая жар, и даже сексуальная харизма. Этим он в немалой степени был обязан своей уверенности, которая позволяла ему непритворно плевать на то, что подумают о нем другие.

Интересно, что все-таки случилось с его женой?

Но спрашивать она, конечно, не собиралась.

Она стыдила себя за свое внезапное смущение. Если он был свободным мужчиной, а она свободной женщиной, это не означало, что они должны броситься друг на друга. О боже! Что за нелепые мысли лезут в голову? Он не понравился ей с самого начала и по-прежнему не нравился. И как мужчина он…

«При чем здесь это? — одернула она себя. — Для него я не более чем мошенница».

А разве она сама порой не считала себя мошенницей?

Нет, он должен уйти. Она устала. Она чувствовала странную слабость, и это ее беспокоило. От усталости логическое мышление отказывалось служить ей.

— Мне, пожалуй, пора спать, — кашлянув, сказала она.

— Разумеется, — словно очнулся Эйдан, пристально изучавший ее, как и она его. Как давно? Что-то мелькнуло у него перед глазами. Вспышка. Будто он увидел в ней что-то привлекательное. — Конечно. — Он поставил свой бокал на стойку. — Спасибо.

Вежливые слова. Отстраненные. Она не пошла проводить его. Лишь услышав, как хлопнула входная дверь, она отправилась в прихожую и щелкнула замком.

Удивительно, но, оставшись одна, она не почувствовала долгожданного удовольствия от мысли, что теперь можно расслабиться, отдохнуть… Зато…

Ей было по-прежнему не по себе. И хотелось, чтобы он был с ней. Какая нелепость. Ее уютная квартира теперь казалась ей пустой. Ей было одиноко, как никогда в жизни.

Иезавель нерешительно мяукнула. Кендалл взяла ее на руки, потерлась подбородком о мягкую кошачью шерсть. Она любила всех животных, но при ее рабочем графике она могла позволить себе завести только кошку.

— Почему мне сейчас хочется, чтобы ты была собакой? Большой собакой, как мастиф или питбуль.

Иезавель снова мяукнула.

— Ты мне очень помогла, — иронически заметила Кендалл.

Но кошка была не виновата в том, что не могла избавить Кендалл от чувства одиночества. И страха.

Смерть.

Бывает насильственной и мирной, на поле боя, на улице, дома или в больнице. Мертвые люди иногда походят на спящих, а иногда их находят разорванными в клочки, со следами глумления и разложения.

В современном мире смерть быстро прячут с глаз долой, если только речь не идет о последствиях глобальных бедствий. Тогда появляются полевые госпитали, временные морги, а иногда массовые захоронения или сожжения.

Впрочем, ураган давно миновал. Новый Орлеан быстро восстанавливался.

Восстановили и морг, разрушенный стихией. Все здесь было новым. Посетители входили в тихую, со вкусом оформленную приемную, которая могла бы быть приемной врача или адвоката. Играла мягкая музыка, дежурная — молодая женщина с приятным голосом — предлагала помощь.

Было сделано все возможное, чтобы замаскировать присутствие смерти в месте, куда близкие приходили в последний раз взглянуть на тех, кого они любили. Иногда полицейские беседовали здесь с живыми, пытаясь разгадать тайны мертвых.

Эйдану был знаком этот морг, поскольку он бывал здесь несколько раз, приезжая в Новый Орлеан по делам. И как во всех моргах, несмотря на все попытки скрыть это, здесь было что-то… уже впитанное стенами. Никакой музыкальный центр не мог высушить слезы матери, потерявшей ребенка. И никакая белизна не помогала заглушить запах смерти.