Стивен Кинг - После выпускного

Дойдя до мощеного дворика, Дженис оглянулась. Обширная лужайка спускалась к двойному корту. Все вокруг выглядело дорого и внушительно — очень дорого и очень внушительно, но ведь Дженис было только восемнадцать. Когда-нибудь все это покажется ей мелким и заурядным, даже со скидкой на время. Эта вера заставляла ее мириться с Дженис-не-разбери-что, не нашего круга, и последней пассией Брюса. Или Бадди. С его тонким профилем и недолговечным умением смешить ее в самое неподходящее время. Уж он-то никогда не позволял себе унижать Дженис. Наверняка догадывался, что она этого не потерпит. Вместо того чтобы сразу пойти к бассейну и раздевалкам за домом, она еще раз оглянулась через левое плечо на далекий город, синеющий в предвечерней дымке. И даже успела подумать: «Когда-нибудь он станет моим домом», как над городом сверкнула чудовищных размеров молния, словно какое-то космическое божество испытало космических масштабов оргазм.

Джейн зажмурилась от яркости первой мощной вспышки. Небо на юге беззвучно полыхнуло алым. Бесформенное марево на миг поглотило здания, но они тут же проступили вновь, уже мертвые, видимые словно через искажающее стекло. Секунду, десятую долю секунды спустя они исчезли навсегда, а на их месте, как на тысяче кинопленок, бурлило яростное кровавое месиво.

И тишина, мертвая тишина вокруг.

Мать Брюса вышла во дворик и, прикрыв глаза ладонью, встала рядом. На ней было новое голубенькое платье. Локоть касался локтя Дженис. Они стояли и смотрели, как пожирает синеву кровавый клубящийся гриб. Над краем гриба поднялся дымок — бордовый в лучах уходящего солнца — и тут же втянулся внутрь. Алое сияние слепило глаза, но Дженис не отводила взгляда. По щекам текли горячие ручьи, а она упрямо смотрела на юг.

— Что это? — спросила мать Брюса. — Если это шутка, то весьма безвкусная…

— Это бомба, — ответила Дженис и не узнала собственного голоса, пришедшего словно из другой жизни, с живых пастбищ у Хартфорда.

Алый гриб пузырился черными волдырями, постоянно менявшими его жуткие очертания: вот кот, вот собака, а вот Бобо — адский клоун гримасничает над тем, что когда-то было Нью-Йорком, а теперь стало плавильным горном.

— Ядерная бомба. И очень мощная, не какая-нибудь убогая карманная моделька…

Шлеп! Жар залил половину лица, слезы брызнули из глаз, голова дернулась. Мать Брюса залепила Дженис крепкую пощечину.

— Не смей так шутить! — приказала она. — Нашла над чем смеяться!

Во дворик высыпали смутные фигуры. То ли зрение Дженнис повредила вспышка, то ли тучи закрыли солнце.

— Что за безвкусная ШУТКА! — На последнем слове голос сорвался на визг.

— Это спецэффекты, иначе мы услышали бы… — начал кто-то.

И тут их настиг звук: как будто громадный валун катился, набирая скорость, по склонам бездонного каменистого ущелья. В окнах на южной стороне дома задрожали стекла, стремительная птичья эскадрилья взмыла с веток. Гул, словно нескончаемый сверхзвуковой хлопок, заполнил все вокруг.

Дженис видела, как бабушка Брюса бредет к гаражу — зажав уши ладонями, опустив голову, согнув спину, выпятив зад — ни дать ни взять, дряхлая ведьма в изгнании. На спине у нее что-то болталось, и Дженис не удивилась, разглядев, насколько позволяли остатки зрения, слуховой аппарат.

— Я хочу проснуться, — требовательно и капризно протянул кто-то рядом. — Дайте мне проснуться! Хватит уже!

Там, где девяносто секунд назад был Нью-Йорк, торжествующе клубясь, высился темно-багровый ядовитый гриб, прожегший дыру в этом закате, во всех закатах, которым никогда уже не случиться.

Задул горячий ветер. Он лохматил волосы, поднимал их над ушами — и неумолчный скрежещущий вой становился все громче. Дженис подумала о теннисных мячиках, приземлившихся так близко, что при желании можно сложить их в одну жаровню. Так она написала бы, у нее талант. Был.

Она думала о путешествии, в которое Брюс с друзьями никогда не отправятся. О несостоявшейся вечеринке в «Зажигай», о Джей-Зи, Бейонсе и «Зе Фрей», которых им больше не слушать. Невелика потеря. Затем Дженис вспомнила о песенках в стиле кантри, под которые отец катит с работы в своем пикапе. Так-то лучше. Она будет думать о Пэтси Клайн и Скитере Дэвисе — еще немного, и она заставит свои полуослепшие глаза не смотреть.

Комментарий автора: Спустя четыре года после аварии 99-го я начал принимать антидепрессант, который назывался доксепин — нет, я не страдал от депрессии (хмуро проговорил он), доксепин должен был помочь мне избавиться от хронических болей. Так и случилось, но в ноябре 2006-го, поехав в Лондон на презентацию романа «История Лизи», я понял, что пора завязывать.

Даже не посоветовавшись с врачом, прописавшим мне «Доксепин», я просто взял и бросил принимать это лекарство. Побочные эффекты были… любопытные [1] Уверен ли я, что их вызвало внезапное прекращение приема доксепина? Нет. Как знать, вдруг во всем виновата английская вода. — Примеч. автора. .

Примерно с неделю, закрывая ночью глаза, я видел красивейшие панорамные кадры, как в кино: леса, поля, мосты, реки, заборы, рельсы, дорожных рабочих, размахивающих кирками и лопатами… Картинки мелькали одна за другой, пока я не засыпал. Никаких сюжетов к ним не прилагалось. Мне даже стало грустно, когда они перестали меня посещать. Еще я увидел несколько необычайно ярких постдоксепиновых снов.

Один из них — огромный ядерный гриб над Нью-Йорком — и стал темой моего очередного рассказа. Я написал его, хотя знал, что этот образ использован в сотне фильмов (не говоря уже о сериале «Иерихон»), потому что сон показался мне документально-безразличным. Я проснулся с колотящимся сердцем и мыслью: «Это вполне может случиться. Рано или поздно это наверняка произойдет». Как и со «Сном Харви», я скорее писал этот рассказ под диктовку, нежели сочинял.

Уверен ли я, что их вызвало внезапное прекращение приема доксепина? Нет. Как знать, вдруг во всем виновата английская вода. — Примеч. автора.