Юрий Кургузов - Кольцо Изокарона

Судя по всему, спать хозяин покуда не собирался: он сосредоточенно изучал содержание листков, время от времени шевеля толстыми губами, порой откидываясь на спинку стула и воздевая очи к потолку и почесывая в затылке.

Я вздохнул и уныло подумал, что сидеть мне, как пить дать, придется долго и, скорее всего, без толку. И вдруг…

Лугар поднял голову и тоже внимательно прислушался. Звук был не очень громким и напоминал стук захлопнувшегося ставня или двери. Я предусмотрительно замер, но в дальнейшем все было тихо. Вскоре Лугар опять уткнулся в бумаги, а я, устроившись поудобнее на своем сучковатом насесте, приготовился ждать. Чего? А черт его знает!

Прошло около часа, и члены мои начали потихоньку затекать и неметь. Лугар же точно издевался: продолжал читать, покачивая головой и шлепая губами. Потом он взял с полки перо и чернильницу и принялся делать на листках пометки.

И вот в некий момент тишина теплой летней ночи, сытый желудок, позднее время и решительное отсутствие ну хоть каких-либо активных событий в противоположном стане сыграли со мной злую шутку. Голова вдруг стала тяжелой, глаза сами собой закрылись, а в угасающем сознании поплыли, ни с того ни с сего затрепыхались весьма, скажем так, провокационные и опасные для молодого организма видения — какая-то спальня, какая-то ночь, какая-то дама и, естественно, я. Потом дама неожиданно приняла черты и формы Каролины, против чего я, в принципе, не возражал, — только каким-то уголком, угольком или последней затухающей искрой сознания продолжал еще понимать, что я ведь, кажется, не в спальне и не с дамой, а на дереве и один, — но почему на дереве?.. зачем на дереве?.. и кто такой, собственно, я вообще, и что делаю на этой планете со странным названьем Земля?..

А потом нежное и уже страстное лицо Каролины внезапно затуманилось, затрепетало, как рябь по воде… и вместо него на меня вылупились из-под больших круглых очков другие глаза — огромные и ледяные…

Я дернулся как от удара — вмиг проснувшись, — и тогда, откуда-то сверху, на мою голову вдруг навалилась какая-то мерзкая косматая туша. Мелькнула последний раз в квадрате окна задумчивая физиономия Лугара, я попытался закричать — и не смог: горло сдавили цепкие стальные лапы и безжалостно и хладнокровно принялись выворачивать мне шею, заводя подбородок за плечи…

Отчаянно хрипя забитым вонючей шерстью ртом и почти теряя сознание от дикой боли, я невольно разжал руки, и вместе с этим кошмарным созданием, вцепившись друг в друга мертвой хваткой и ломая ветки и сучья, мы оба камнем рухнули вниз. Ба-бах!..

Слава богу, что ветки и сучья смягчили удар. К тому же они еще случайно поменяли нашу изначальную диспозицию — и я упал на своего врага, пытаясь с ходу прижать его к земле. Однако едва лишь я взглянул в "лицо" существа, которое сжимал сейчас в объятьях, последние остатки храбрости и мужества покинули меня: подо мной, шипя, рыча и брызжа слюной, извивалась громадная кошка с (что самое отвратительное и ужасное) полузвериной-получеловеческой головой. Морда, похожая на пантерью, огромные, точно прожигающие насквозь фиолетовым злобным огнем глаза, жесткая черная шерсть — и… уши и зубы почти как у людей…

И вот тогда-то я завопил!.. Никогда прежде не думал, что легкие мои способны издавать такие отнюдь не мужественные звуки. И я забыл обо всем на свете, — забыл про револьвер, забыл про кочергу, которая была где-то рядом (собираясь лезть на дерево, я прислонил ее к стволу), — и только одно я внезапно почувствовал кроме страха, ужаса и унижения: нестерпимую, жгучую боль в правом бедре — там, где в кармане брюк лежало к о л ь ц о…

А чудище, фыркая и обдавая меня зловонной слюной, тем временем вновь протянуло свои полуруки-полулапы к моей бедной шее. Собрав все оставшиеся, немногие уже силы, я сумел приподняться, пытаясь оторвать зверя от себя, как вдруг…

Другой леденящий кровь в жилах рык раздался за спиной…

Я хотел оглянуться — но было поздно: удар огромной силы как пушинку оторвал меня от человека-кошки и швырнул в бездонную пасть ночи, которая, как крышка гроба, гулко захлопнулась над моей головой.

Поскольку ни в рай, ни в ад я особо не верил, то, открывая глаза, совершенно не ожидал увидеть перед собой ни ангела со свечкой, ни черта с кочергой. Жив! — упоительно стучало в мозгу. Жив!.. Но только вот как, каким чудом я спасся из лап жутких чудовищ, — это было непостижимой и неразрешимой загадкой. Ну да ладно, главное, спасся!..

Однако уже через секунду я подумал, что, может быть, это и далеко не главное, — потому что, окинув взглядом помещение, в котором пребывал, почувствовал, как липкий страх и животный ужас вновь возвращаются в мою только-только возликовавшую было душу. И вы, думаю, меня поймете. Итак…

Итак, я находился в полутемном сыром подвале размерами приблизительно восемь на шесть метров. Из щели в стене над дверью, которая была сейчас плотно закрыта, торчал смолистый факел. Света он давал не слишком много — больше чадил, иногда с треском и фырканьем разбрызгивая вокруг маленькие снопы красно-желтых искр. Но тем не менее, света этого хватило, чтобы увидеть… то, что я увидел, и задрожать — так, как я задрожал.

Прямо напротив жесткого деревянного топчана, на котором, укутанный ворохом грубых одеял, возлежал я, в углу противоположной стены виднелось нечто вроде большого каменного алтаря, края которого все были испещрены выбитыми в камне непонятными и замысловатыми знаками и символами. Но не сам алтарь привел меня в волненье и трепет, нет, — рядом с ним, величественно возвышаясь почти до потолка, метра на три с половиной или даже четыре, стояла огромная статуя…

Я не знаю, был ли это тот самый истукан, о котором исследователи соответствующих проблем и вопросов пишут как о главной и наинеобходимейшей принадлежности любого более или менее значительного святилища демонопоклонников, но вид его воистину ужасал.

Колосс был сделан неизвестным мастером в облике козла, только оконечность морды, и особенно вывернутые ноздри, напоминали скорее не козлиные, а бычьи. На голове красовались два громадных витых рога, заостренные концы которых почти падали монстру на плечи, а между рогов из черепа торчало подобие факела, пламя которого было искусственно (и искусно) выполнено из какого-то багрово-алого светящегося в темноте вещества.

В широком лбу идола сверкала звезда с пятью лучами из серебра либо посеребреного металла. Верхняя часть туловища имела человеческую форму, но почему-то с массивной, большой женской грудью и крупными зеленоватыми кристаллами на месте сосков. Могучая правая рука была изогнута так, что указывала на белый рог Луны, изображенный на соседней стене; левой же, опущенною рукой дьявольское изваяние указывало на другой рог Луны — черный.