Василий Кнежин - Игра в людей

Стараясь не глядеть в ее сторону, чтобы не струхнуть, я отставил бокал и встал. Кровь отхлынула от ее лица, губы среди белых щек горят как маяки бедствующих кораблей. Она сказала сухо, но с вызовом:

— Только посмей.

Вызов есть. Вызов принят.

— Я дурак. Мне можно.

Она держится ровно и глядит вперед. Я подошел к креслу, расстегнул ремень. Ширинка поползла в разные стороны. Когда предмет греха вывалился, уже наливаясь кровью, я наклонился к штанам и достал из кармана линейку. Коротко замахнувшись, я хлестнул черным пластиком по столу и приказал:

— За работу. Живо!

Ее лицо дернулось в сладостной муке. Превозмогая свои очевидные желания, женщина сказала:

— Если ты хоть раз притронешься ко мне…

Она не закончила фразу, потому что удивленно уставилась на свою ладонь, сжавшую мое срамное место. Пока ее мозг занят обдумыванием ответа, который бы заткнул меня за пояс, ее тело делает то, что хочет на самом деле. Я растянулся в улыбке и еще раз хлопнул линейкой по столу.

— Я сказал, бери губами.

Не дожидаясь реакции, я свободной ладонью схватил ее аккуратно прибранные волосы и с нажимом приставил ее лицо к своему паху. Насколько легко подчиняются те, кто сам любит подчинять!

Через несколько минут я сказал ей, чтоб отпустила. Она послушно отстранилась, посмотрела снизу вверх. Вместо злости и ледяной царственности во взгляде появились робость и скромность. Как будто она стервозной маской всего лишь прикрывает белого мотылька души. Она жаждала, чтобы через маску кто-нибудь пробился. Показал ей, какая она на самом деле зависимая и вообще бедняжка.

Я поднял ее. Кресло пинком отправил в сторону.

— Руки на стол, ноги в стороны!

Господи, хоть бы секретарша не услышала и не вломилась сюда, с нее станется. Жена Арнольда выгнулась, грациозно положила ладони на стол, попу оттопырила. Какое интересное слово, будто такую чудную попку можно пырить, да еще и отто. Я шлепнул ее по ягодице линейкой.

— Снимай блузку!

Я не заметил, как она оказалась топлесс. Женщина повернулась ко мне и потянулась руками на шею, но я шлепнул линейкой ее по груди и приказал строго:

— В исходное положение!

Когда я стягивал штаны с нее, вдруг почувствовал, что трясусь как осиновый лист. Но, черт возьми, надо показать этой стерве, что и на нее есть ремень…линейка! С окрепшим чувством справедливости, я хлестнул ее по голой попе. Она выгнулась и прошептала:

— Еще…

Я схватил ее за волосы, притянул к себе и прорычал на ухо:

— Сейчас я трахну тебя как грязную шлюху…

Бумаги босса полетели со стола. Ящики открылись от непрерывных толчков. Рыбки в аквариуме жадно припали к стеклу. После такого зрелища рыбы решат открыть брачный сезон раньше.

Я поймал рукой падающий со стола ноутбук, кинул его на диван, не отвлекаясь от дела. Возникла мысль утащить женщину на диван, но ладно уж. И так пойдет.

Женщина настолько измучилась в ожидании сильной руки, что за пятнадцать минут получила женское счастье два раза. От каждого ее пульсирующего сжатия я рычал ей в ухо и бил линейкой по бедрам, бокам, а она с остервенением бросалась на меня как матрос на защиту Родины.

Стеклянный глобус, подаренный Арнольду Николаевичу на сорокалетний юбилей, покатился со стола и грянул о пол. Не в силах прерваться, я вытянул шею, посмотрел как он там. На полу валяются две ровные половинки. В недобром предчувствии я хлестнул женщину по бедрами настолько сильно, что жена Арнольда Николаевича замерла. На лице застыл крик сладкой муки, но из открытого рта не сошло ни звука. Я хлестнул еще раз. И еще. Она застонала.

— Черт…. Какой же ты ублюдок. Нежнее с женщинами надо.

— Заткнись. — Сухо сказал я.

Я натянул ее гриву так, что корни волос жалобно затрещали. Она набрала в грудь воздуха, распрямила корпус, несколько секунд была в верхней точке, после чего рухнула на стол, выгнулась и выдохнула, мощно, с облегчением. Осталось разрядиться мне. Я задвигался быстрее и только вышел на финишный круг, как за дверью послышался встревоженный голос Галины. Она приветствовала босса подобострастным голосом, клонясь к земле. Плохо соображая, что сейчас будет, я задвигался с невероятной скоростью. Уже видны финишная черта, болельщицы в мини, бутылка шампанского и цветы на пьедестале…

Дверь распахнулась круто, во всю ширь. Вошел Арнольд Николаевич, держа в руке букет из кровавых роз с синей лилией посередине. С секретаршей за его спиной кто-то тихо разговаривает.

Босс сказал, поднимая глаза:

— Ириночка, надеюсь, ты не скучала?

Двигаясь с космической скоростью, я вошел в жену босса последний раз и замер на мгновение. Из-за плеча Арнольда Николаевича вытягивает невероятно длинную шею секретарша. Вот ведь сволочь, она все слышала и даже не подумала меня, дурня, остановить. Меня вырвало из комнаты соблазнителя и я горько посмотрел на эту ситуацию со стороны.

На угловатом лице Галины проступили смесь удовлетворения и скорби по моей участи.

Какие стальные нервы надо иметь, чтобы поступить как Арнольд Николаевич. Он скромно извинился, словно вошел к президенту во время важной беседы, затем сказал нам одеваться и вышел. Дверь закрылась за его спиной.

— Чего встала, милая. — Сказал я, кладя линейку на стол. — Руки в ноги и наводи порядок.

Она повернулась, ко мне и замерла. В ее глазах впервые за долгое время беспокойство о судьбе другого человека. Чего боишься, дурочка, сказал я взглядом. Со мной все будет в порядке.

Хотя сам я уверен в обратном.

— Ларион, он тебя уничтожит. Беги из страны, куда-нибудь в Мадагаскар. У меня есть связи с авиакомпанией, тебя переправят…

Я приложил палец к ее губам. Она поцеловала его, в глазах по-прежнему блестит страх. Я сказал мягко:

— Одевайся. Арнольд хоть и черт, но договориться с ним можно. Он любит спорить, а у нас как раз назрел завидный спор. Пока будем его решать, я буду цел. А там посмотрим.

Не знаю, насколько у меня убедительно вышло, но Ирина прижалась ко мне, секунду постояла и бросилась к одежде. Сквозь пелену физического истощения я отыскал свою одежду. Пытаясь не думать о предстоящем разговоре, я оделся, поправил волосы, стер со лба пот. Линейку я спрятал в задний карман, на память. Жена Арнольда Николаевича тоже оделась. Я поцеловал ее в лоб, стараясь передать вместе с поцелуеммысль, что есть в мире не тольео ненависть и насилие. Потом пошел к двери, пытаясь морально собраться. Хоть бы Арнольд Николаевич не заметил, как трясутся мои пальцы! Я вышел к нему, и он представил мне молодого паренька:

— Ларион, смотрите. Это мой племянник Гош. Насчет него и будем разговаривать. В кабинете убрано?

Я взмолился, чтобы Ирина прибрала бумаги и спрятала разбившийся шар.