Сергей Афанасьев - Багровый город

Тот, в балахоне, постоял немного, как бы прислушиваясь, потом медленно повернулся к Максиму. И он, с холодящим душу ужасом, увидел обращенное к нему, желтое, безжизненное, словно маска, лицо, где вместо глаз была черная пустота.

И эта пустота смотрела, не мигая, на него. Он пошел к Максиму, который еще сильнее вжался в угол комнаты, стараясь раствориться, уменьшиться в ней. Существо протянуло руку с желтыми длинными пальцами и Максим в ужасе закричал…

Когда Максим наконец смог открыть глаза, он еще не мог соображать, и просто тупо смотрел вперед, не понимая того, что перед ним чья-то спина, и что этот человек идет, а он, соответственно, идет за ним, и идет, кстати, очень долго.

Они шли по пустырю. Вокруг — все тот же багрово-зловещий закат. Темно-красное небо с угольно-черными пятнами туч, темно-красная земля с черными пятнами неровностей почвы и кустарников.

Кроме их двоих были еще люди. Он спиной чувствовал чей-то такой же тупой взгляд, обернуться только не мог, и вообще, не мог оторвать взгляда от спины впереди идущего, словно был привязан чем-то. Одних, что впереди, он видел краем глаза на поворотах — длинная цепочка покорных людей, которая терялась в строении все того же, кроваво-красного цвета.

"Как крематорий" — подумал, то ли он сам, то ли кто-то сказал ему по-дружески прямо в мозг. "Все там будем" — опять помимо его воли возникла очередная мысль. "Разумеется" — это уже, судя по интонациям, мысль первого.

Максима стал раздражать этот разговор внутри его головы, но как заставить их замолчать, он не знал. Посмотрел краем глаза на дом и уже самостоятельно подумал — "Крематорий… Забавно…". "Вот болван то…" — отозвался первый. "Не-а, ты не прав", — с готовностью подхватил второй.

Максим мотнул головой с силой — что за ерунда.

Наверху, на небе, увидел вдруг очертания огромного человеческого глаза. Присмотрелся. Оказалась — голова врача. Она склонилась прямо над ним. Рядом, словно облачная дымка, появилась вторая. — Есть, — раздался далекий голос, словно из под подушки. — Добавь еще пару кубиков.

Подошли к дому и Максим отвлекся от этого небесного явления. Здание оказалось старое и полуразрушенное. Они долго шли по его пустым коридорам, шурша под ногами битым кирпичом. Судя по шуму все они дружно шли в ногу.

Потом стали спускаться в подвал. И тут он подумал, что, наверное, он сильно пьян и идет на автопилоте, иначе как объяснить, как он находит дорогу в этой кромешной темноте.

Наконец вышли в большую комнату, или, точнее, в огромный зал, потолок которого терялся в вышине. То же и со стенами — их тоже видно не было. Но он кожей чувствовал ограниченную замкнутость этого пространства. То и дело гуськом сновали молчаливые толпы людей. Все было заставлено белыми ширмами чуть выше роста человека, огородившими в этом зале отдельные кабинеты и закутки.

Он направился в ближайший закуток к сидящей за столом девушке в строгой униформе темно-серого цвета. Кожа у нее была черная, но черты лица — европейские. Только волосы черные и кучерявые.

Подсел.

— Ду ю спик инглиш? — небрежно выговорил он.

— Но, — и еще что-то добавила по своему.

Переварить это он не смог и спросил просто так:

— А по-русски ты говоришь?

— Русский? — чисто, без акцента, переспросила она. — Ноу. Русский я больше не кушаю.

Внезапно обозлясь, он стукнул кулаком по столу.

— Да как, черт возьми, с тобой изъясняться?

— Вы же видите, — сказала наставительным тоном рядом стоявшая строгая женщина. — Она уже объелась и есть русский больше не будет.

"Дурдом какой-то", — подумал он, стараясь разобраться в этом хаосе беспорядочно наставленных ширм.

Он откинул одну из ширм и сразу же уперся в женские голые тела. Вопреки всему девчонки не закричали и не завизжали.

— Здравствуйте, — очень вежливо сказала самая ближняя девушка и очень очаровательно ему улыбнулась. — Заходите пожалуйста.

— Да нет, что вы, — пробормотал он глупо. — Как-нибудь в другой раз.

В узком проходе между серыми ширмами Максим столкнулся со здоровым мужиком в потной и засаленной фуфайке, над левым карманом которого грязными когда-то белыми нитками было коряво вышито — Люцифер. Вокруг него столпился грустно-покорный народ.

— Палехин, — сказал он радостно, как старому знакомому. — Ты с нами идешь.

— А ты это точно знаешь? — не удивляясь, что его окликнули по фамилии, спросил Максим.

— На все сто, — сказал тот и противно подмигнул.

Они выстроились цепочкой друг за другом и пошли за мужиком.

Навстречу появилась другая цепочка, впереди которой шел забавный толстый мужичонка в белой простыне. Над головой у него, закрепленный на проволочке, покачивался картонный нимб желтого цвета.

Максим шел последним и сам неожиданно для себя пристроился к этой группе.

Прошли мимо длинных рядов умывальников и вышли в другой огромный зал, весь заставленный ровными рядами кроватей, аккуратно застеленными ярко белыми, хорошо наглаженными простынями. Справа на стульчике сидела толстая добродушная нянечка в белом халате.

А где-то высоко в небе огромные расплывчатые головы врачей тихо переговаривались между собой — Пульс? — Нет пульса.

— Ну что, — ласковым тихим голосом сказал толстячек няне. — Принимай, Матреновна, пополнение. — После чего он повернулся и важно удалился.

Нянечка оглядела их добрыми предобрыми глазами, близоруко щурясь.

— Родненькие, — ласково сказала она, — разбирайте свободные кроватки, одевайте пижамки и укладывайтесь поудобнее.

Максим кое-как нашел свободную кровать в этом бесконечном ряду теряющихся вдали одинаково резко белых коек. С отвращением переоделся в тщательно отутюженную и еще теплую полосатую пижаму. Лег хмуро, укрывшись прохладным свежехрустнувшим покрывалом.

Огляделся по сторонам. Слева, чему-то глупо улыбаясь, расположился этакий божий одуванчик, пролежавший на этой койке уже не одну сотню лет. Справа нетерпеливо ерзал и крутился совсем молодой еще паренек, у которого под пижамой проглядывала тельняшка.

— Слушай, новенький, — не выдержав, позвал он хриплым шепотом.

— Это вы мне? — повернулся к нему Максим, зевая.

— К тебе, конечно, к кому же еще? — удивился сосед. — Давай, как толстая уснет, сбегаем к девчонкам, а? Там, внизу, к соседям партия новеньких поступила.

— А может, темноты дождемся? — рассудительно предложил Максим.

Сосед посмотрел на него с плохо скрываемым сожалением.

— Салага, — протянул он. — Это же верх, темнота. Здесь никогда не темнеет.

С этими словами паренек отвернулся и надолго затих.

Максима тоже разморило, глаза сами собой стали слипаться, и он уснул. Разбудили его осторожные толчки в плечо.