Джозеф Ле Фаню - «Дух мадам Краул» и другие таинственные истории

Незнакомец, с трубкой во рту, поднялся со скамьи и, сжимая в одной руке бутылку, а в другой стакан, двинулся по пятам за церковным сторожем; окутанная мраком лошадь последовала за хозяином.

В такой назойливости было что-то подозрительное и загадочное.

Боб ускорил шаги, но незнакомец не отставал. Церковный сторож почуял неладное и обернулся. За спиной он обнаружил своего преследователя, который все так же нетерпеливыми жестами предлагал ему попробовать содержимое бутылки.

— Я вам уже сказал, — произнес Боб, одновременно разозленный и испуганный, — не стану пробовать, и все тут. Не хочу я иметь дела ни с вами, ни с вашей бутылкой; и ради бога, — добавил он громче, заметив, что незнакомец приближается, — отойдите и оставьте меня в покое.

Эти слова, по-видимому, рассердили незнакомца — он с яростью затряс бутылкой, но, несмотря на этот угрожающий жест, все же отстал. Однако Боб видел, что незнакомец следует за ним в отдалении, потому что удивительное красное сияние, исходившее от трубки, окружало тусклым светом всю его фигуру, которая уподоблялась таким образом огненному метеору.

— Пусть бы дьявол забрал себе свое добро, — пробормотал Боб в сердцах. — Знаю я, где бы ты тогда был, парень.

Когда Боб во второй раз обернулся, он с испугом обнаружил, что наглый незнакомец подобрался к нему еще ближе, чем вначале.

— Будьте вы прокляты! — вскричал мастер лопат и черепов вне себя от ярости и страха. — Чего вам от меня нужно?!

Незнакомец, казалось, воспрянул духом; кивая головой и протягивая стакан и бутылку, он все больше приближался, и Бобу Мартину стало слышно, как фыркает лошадь, которая следовала в темноте за хозяином.

— Не знаю, что там у вас, но приберегите это для себя; с вами водиться — только беду накликать, — холодея от испуга, крикнул Боб Мартин, — отвяжитесь, оставьте меня в покое.

Безуспешно рылся он в бурлящей путанице своих мыслей, пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву или заклинание. Он ускорил шаги почти до бега и вскоре достиг своего дома, который стоял у реки, под нависшим берегом.

— Впусти меня, бога ради, впусти, Молли, открой, — завопил Боб, добежав до порога и прислонившись спиной к двери.

Преследователь остановился прямо напротив, на дороге; трубки у него во рту уже не было, но густо-красное сияние не исчезло. Издавая нечленораздельные глухие звуки, какие-то звериные, не поддающиеся описанию, он, как показалось Бобу, наклонил бутылку и стал наполнять стакан.

Церковный сторож принялся с отчаянными воплями изо всех сил лягать дверь.

— Во имя всемогущего Господа, отвяжитесь от меня наконец.

Разъяренный преследователь плеснул содержимое бутылки в сторону Боба Мартина, но вместо жидкости из горлышка вырвалась струя пламени, которая растеклась и завертелась вокруг них; на миг их обоих окутало неяркое свечение, но тут налетевший порыв ветра сорвал с незнакомца шляпу, и церковный сторож увидел, что под ней ничего нет. Вместо верхней части черепа Боб Мартин созерцал зияющую дыру, неровную и черную; через мгновение испуганная жена отворила дверь, и Боб без чувств свалился на пол собственного дома.

Едва ли эта правдивая и вполне понятная история нуждается в толковании. Всеми единодушно признано, что путешественник был не кем иным, как призраком самоубийцы, который, по наущению врага рода человеческого, подстрекал гуляку-сторожа нарушить его подкрепленный нечестивыми словами обет. Если бы призраку это удалось, то, без сомнения, темный конь, который, как заметил Боб Мартин, ждал, оседланный, неподалеку, унес бы в то место, откуда явился, двойную ношу.

Об истинности происшедшего свидетельствовало колючее деревце, росшее у двери: утром увидели, что оно опалено вырвавшимся из бутылки адским пламенем, словно ударом молнии.

Мораль рассказанной выше истории лежит на поверхности — она самоочевидна и, так сказать, самодостаточна, а посему мы избавлены от необходимости ее обсуждать. А раз так, то я расстанусь с честным Бобом Мартином, который ныне мирно покоится в той общей — и священной — спальне, где в прежние дни столь часто готовил постели для других, и обращусь к еще одной легенде; речь пойдет о Королевской ирландской артиллерии, чья штаб-квартира долгое время размещалась в Чейплизоде. Я не хочу сказать, что у меня нет в запасе еще многих-многих историй о старом городе, столь же истинных, сколь и чудесных, но, возможно, Чейплизод — не единственное место, о котором мне предстоит рассказать, а кроме того, Энтони Поплар, как известно, подобен Атропос {17} 17 Атропос — одна из античных богинь судьбы (мойры — в греческой мифологии, парки — в римской), которая перерезает нить жизни человека. : держит наготове ножницы, чтобы остричь «пряжу», если ее длина выйдет за разумные пределы. Так что, думаю, лучше будет добавить еще одну историю и на этом с чейплизодскими преданиями покончить.

Но прежде разрешите мне присвоить этой истории наименование, ибо подобно тому, как аптекарь, прежде чем вручить вам лекарство, непременно снабдит его ярлыком, так и писатель не может оставить свою повесть без имени. Итак, назовем ее

Лет пятнадцать тому назад в маленьком и ветхом домишке, немногим лучше лачуги, жила старая женщина, давно, как говорили, разменявшая девятый десяток; она носила имя Элис Моран, но чаще ее звали Элли. Знакомых у нее имелось немного, потому что она не была ни богата, ни — само собой разумеется — красива. Ее досуги разделяли тощая дворняга, кошка и всего один человек — Питер Брайен, который приходился старухе внуком; проявляя похвальное человеколюбие, она поддерживала его с тех самых пор, как он осиротел, вплоть до дней, о которых я повествую, — в то время ему шел двадцатый год. Питер, добродушный недотепа, тяжкой работе предпочитал борцовские поединки, танцы и ухаживание за девушками, а доброму совету — пунш с виски. Бабушка была самого высокого мнения о его достоинствах — на самом деле вполне заурядных, — а также о его уме, поскольку Питер в последние годы стал размышлять о делах государственных; убедившись, что внук питает очевидное отвращение к честному труду, бабушка, как заправская гадалка, предсказала ему женитьбу на богатой наследнице, а сам Питер (даже на таких условиях не согласный расстаться со свободой) был убежден, что ему на роду написано найти горшок золота. Оба сходились на том, что Питер, будучи в силу особенностей своей одаренной натуры непригоден к работе, должен заполучить громадное, сообразное его достоинствам состояние посредством простой удачи. Такой взгляд на будущее был хорош и тем, что внук с бабушкой забыли о тревогах, связанных с леностью Питера, и тем, что Питеру никогда не изменяло ровное жизнерадостное настроение, делавшее его везде желанным гостем, — он ждал богатства с часу на час и потому был весел.