Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

Иногда она рылась в ящиках комода и без ясной цели хлопотала по хозяйству, но чаще лежала одетая в постели и плакала. При встрече с кем-нибудь из друзей она облегчала душу и вымогала нескончаемые слова утешения, которые обычно сама же и подсказывала. Бывали, разумеется, и приступы отчаяния, и взлеты надежды, блестящие догадки, объясняющие все происшедшее, мрачные тучи и бури горестных жалоб.

Отец Роуч, добросердечный апостол, явился к ней с визитом; он не выносил, когда кто-нибудь из приятных ему людей претерпевал невзгоды — от этого у него портилось пищеварение. Каким-то образом слуги перепутали его с доктором Тулом и провели в спальню, где маленькая леди рыдала, накрывшись покрывалом. Когда любезный отец понял, где находится, первым его побуждением было сорваться с места и припустить вниз по лестнице, спасая свою репутацию, ибо он тут же представил себе, какие истории станут рассказывать «эти несусветные негодяи в клубе». Однако, вспомнив, что маленькая Салли не молода и нисколько не красива, он отважился усесться у постели, закрылся пологом и принялся лить в уши миссис Наттер медоточивые ободряющие речи.

Бедная Салли, в свою очередь, тоже разговорилась.

А отец Остин утер слезу (хотя за пологом его было не видно), назвал миссис Наттер «дочь моя» и «дорогая леди» и предложил ей в качестве утешения все лакомства, припасенные в его домашнем хозяйстве. Отец Роуч спросил, есть ли у нее бекон и не хочется ли ей жирного каплуна, а если она не в силах есть, сказал он, то можно сделать прекрасный бульон, и пусть пьет, а он велит к возвращению Наттера откормить другого каплуна.

— И тогда, моя милая, вы с супругом придете отобедать к старому отцу Остину и мы великолепно проведем вечер, будем вспоминать нынешние неприятности и смеяться, в самом деле! А может быть, вы примете от меня пару бутылочек кларета или канарского? А, ну да, вина у вас достаточно.

Однако этим дело не ограничилось. Уверив для начала, что все останется между ними двоими и больше ни одна живая душа ничего не узнает, а затем извинившись, честный клирик предположил, что у миссис Наттер, пока ее супруг отсутствует, может возникнуть нужда в одной-двух гинеях, и сказал, что у него в жилетном кармане как раз имеется две монеты.

Бедный отец Роуч находился в ту пору в стесненных обстоятельствах. Впрочем, в таком состоянии он пребывал хронически. Содержание двух лошадей обходится недешево. Влетали в копеечку и жертвы злой судьбы и закона: люди сами по себе приятные, они нуждались, помимо крова, в обильной еде и в утешении, каковое предпочитали принимать в жидкой форме и в неограниченном количестве.

Доходы служителей католической церкви были тогда отнюдь не таковы, как в более поздние дни. Не часто приходилось отцу Роучу ломать голову над тем, как лучше израсходовать деньги; когда после полудюжины удачных венчаний в карманах у него оседало пятьдесят-сто фунтов, святой отец бывал вынужден тут же распределить свое достояние между дюжиной торговцев — обозленных, а иной раз даже опасных. Я упоминаю об этом не в укор отцу Роучу — как раз напротив. Свои две гинеи — которые, впрочем, Салли отвергла — достойный клирик предлагал как лепту вдовицы; он ничем не походил на тех счастливцев, которые могут без ущерба для себя бросаться тысячами, и — будьте уверены — бедняга очень обрадовался, что даяние его не пригодилось.

— Ну, знаете, — сказал Дейнджерфилд собравшимся в клубе, — дать объявление о розыске — это уж слишком.

Однако объявление действительно было: «Чарлз Наттер, эсквайр, ранее живший в Мельницах, вблизи Нокмаруна, графство Дублин»; были указаны рост, цвет волос, имелось полное описание черт лица и одежды — и обо всем этом позаботилась бедная маленькая супруга пропавшего, которая по-прежнему жила в Мельницах и понятия не имела о том, что любому — мужчине, женщине или ребенку, — представившему в суд доказательства его вины в попытке убийства доктора Стерка, полагается вознаграждение 50 фунтов.

— Сегодня сплошные новости, клянусь Юпитером, — сказал Паддок, входя в клубную комнату с важностью, но поспешно, — в почте, которая прибыла в час, сообщается, что взят человек, в точности отвечающий описанию Наттера; он как раз собирался сесть на ямайский бриг в Грейвзэнде {155} , о себе что-либо сообщить отказывается. Его привезут в Дублин для установления личности.

Обсудив это досконально раза два или три, собеседники перешли к другим предметам, в частности к Деврё, и, поскольку никого из офицеров поблизости не было, стали гадать, каковы его планы, не собирается ли он подать в отставку и отчего между ним и генералом Чэттесуортом наступило охлаждение. Дик Спейт предположил, что Деврё не захотел просить руки мисс Гертруды.

Но присутствующие фыркнули.

— Кроме всего прочего, в Белмонте не хуже меня знают, — сказал Тул, более всех других, как считалось, осведомленный о домашних обстоятельствах Чэттесуортов и немало этим гордившийся, — что Цыган Дик был влюблен в мисс Лилиас, и — ставлю полсотни — он завтра же на ней женится, если только она даст согласие.

Тул всегда за глаза именовал людей фамильярней, чем в личной беседе, потому и назвал Деврё Цыганом Диком.

— Я слышал, она болеет, — сказал старый Слоу.

— Это верно, сэр, — подтвердил доктор, странно качая головой. — Все может быть. Прошлой зимой у нее был нехороший кашель; нынче, сэр, кашель начался еще раньше, это, знаете ли, сказалось на легких, и какой оборот примет дело, мы можем только гадать; мне очень жаль, что она так тяжко хворает — она очаровательное создание и самое доброе в мире; ей-богу, ума не приложу, что станет делать бедный старик пастор, если с ней что-нибудь случится, знаете ли. Но я верю, сэр, что при надлежащем уходе все обойдется.

Сезон ловли форели давно закончился, а с ним и приятные прогулки Дейнджерфилда с Айронзом по цветущим берегам извилистой Лиффи. Их удочки и сети были повешены на гвоздь дожидаться веселых весенних дней, а неприветливый поток, по-зимнему угрюмый и темный, дико ревел под окнами Медного Замка.

Однажды унылым утром Дейнджерфилд энергичным шагом шел по городу. Заметив, что железная решетка кладбищенской ограды стоит открытая настежь и дверь церкви тоже распахнута, он завернул туда, но прежде, у дома Стерка, глянул вверх на окошко его спальни; так поступали все соседи: они ожидали увидеть там белые знамена генерала Смерти; это означало бы, что утомительная осада — как то и следовало — завершена, гарнизон взят под стражу и, безмолвный, отправлен в темницу.

Дейнджерфилд направился вдоль нефа, не стараясь приглушить свои шаги, а, напротив, часто и бодро притопывая, как во время прогулки по морозу.

Айронз, с видом безучастным и кротким, стоял у аналоя и собирался отметить закладками нужные псалмы и главы в большой церковной Библии и молитвеннике; краем глаза он заметил своего дружка-рыболова, который быстро и уверенно приближался к нему.