Джеймс Риз - Книга колдовства

Увы, Тимоти Тревор так и не появился. Когда мы наконец услышали, что кто-то поднимается по лестнице на террасу нашего дома, потом тяжело ступает по террасе, а затем по паркетному полу гостиной — после треска и звона, возвестивших о том, что высокое окно, ведущее в нее, выбито, — мы сразу поняли: это шаги ног, обутых в ботинки, а не босых, и они были куда тяжелее, чем легкая поступь нашего юного друга, весившего не больше семнадцати фунтов. Однако мы услышали его имя — его повторял хриплый, дрожащий от волнения голос, окликавший мальчика громким шепотом, почти переходящим в крик:

— Тимоти! Тимоти!

Это пришел доктор Тревор. Без сомнения, он увидел, как его сын бежит через площадь к нашему дому. Я тут же поднялась на ноги. Мои глаза с застывшим в них колдовским знаком не были скрыты очками, моя белая ночная рубашка, мокрая от воды, прилипла к моему… в общем, ко мне, выдавая тайну, скрытую от всех вне мира теней; но я все равно ухватилась за перекладину лестницы, готовая подняться по ней, откинуть крышку, позвать доктора Тревора и рассказать ему о том, что Тимоти так и не добрался до нас.

Но в тот самый момент, когда я уже собиралась откинуть крышку, на террасе раздались новые шаги. Они звучали мягко и приглушенно, босые пятки осторожно касались досок прямо у нас над головой, и этого хватило, чтобы мы поняли: явились индейцы, не менее четырех человек, а может, и пятеро. Близнецы потянули меня за руки, чтобы уложить обратно на песок. Мы втроем опять распластались под пирсом, слушая, как доктор Тревор говорит что-то по-испански, робко и запинаясь, явно умоляя сохранить ему жизнь.

Мы слышали, как французское кресло отлетело от входной двери и повалило арфу, которая издала диссонирующие звуки и упала на пианино, умножая звуковой хаос. Мы слышали, как посуда падает с полок в буфетной, разбиваясь о пол прямо над нашими головами.

Затем мы стали свидетелями того, как индейцы приказали доктору Тревору вести их наверх и показывать дорогу, чтобы обыскать дом, хотя их пленник прежде бывал у нас лишь в гостиной. Хотелось бы знать, какое впечатление осталось у него от мансарды, где мы занимались Ремеслом. Он ведь увидел там все: наши склянки со всякою всячиной, снабженные этикетками, засушенных представителей флоры и фауны, «Книги теней», присланные Эжени, наши ножи с белыми и черными рукоятками, наши ступки и пестики, необходимые для приготовления порошков, зелий и прочего. Да, я точно знаю, доктор все это видел, потому что после того, как он провел индейцев по мезонину, а затем показал им, как попасть в купол, он остался там, убитый и оскальпированный. Хотя, пожалуй, все произошло в обратном порядке, о чем говорили его продолжительные крики, заставившие нас содрогаться от ужаса, лежа на остывающем после дневного зноя песке.

Индейцы спустились вниз, наскоро осмотрев верхние помещения и захватив с собой столько добычи, сколько могли унести. Я застыла на своем холодном ложе, покрытом илом и мелкими ракушками (они впивались в меня, как множество мелких гвоздиков), и вслушивалась в каждый звук. Я хорошо знала, да, именно знала, что мы умрем, если крышка лаза поднимется; рядом плакали прижавшиеся ко мне слева и справа дети. Они вздрагивали, уткнувшись мне в шею. Я смотрела в темноту и старалась видеть только ее, усилием воли пытаясь предотвратить появление света, а затем широко раскрытыми глазами следила за крабом-отшельником, который покинул свою раковину и семенил по песку. И я желала — да, желала изо всех сил — покинуть наш дом так же легко, как сумел это сделать он. Уйти и ускользнуть в море, укрыться там и уплыть прочь.

Но, увы, голые пятки индейцев продолжали стучать по доскам над самой моей головой. Никогда прежде мне не доводилось чувствовать такой страх, быть такой беспомощной. Что я могла сделать? Кроме того, я имела глупость положить пистолет на песок, и его окатило волной. Разве намокшие пистолеты стреляют? Скорее всего, он теперь был бесполезен. А как еще мы могли защитить себя? С помощью Ремесла? Сильнодействующие заклинания требуют времени, и нам с Леопольдиной едва ли удалось бы что-нибудь сделать, даже объединив усилия. Скажите на милость, какое заклинание мы могли сотворить, когда руки у нас тряслись, сердца трепетали, а душа уходила в пятки? Конечно, я подумывала о заклинании типа «cache-cache» [224] Прятки (фр.) . — так его назвала одна бургундская ведьма, впервые применившая его. Оно не помогло бы убежать, зато позволило бы спрятаться и помешало врагам найти нас. Однако я не помнила его наизусть, а книга, где оно было записано, осталась в мансарде, теперь казавшейся мне далекой, как луна. Луна. Себастьяна. Вспомнив о ней, я заплакала. Слезы, которые я только что сдерживала от страха, ручьем покатились по щекам. Не знаю, что бы со мной было, если бы моя дорогая сестра не оставила мне в наследство эти сокровища — мои сокровища, моих близнецов. Для них я должна была оставаться сильной.

Мы пролежали в укрытии достаточно долго. Начинался прилив. Мы наблюдали, как вода поднимается выше и выше, как она покрывает деревянные сваи, облепленные ракушками. Вдруг наверху, над нашими головами, тишину вновь сменили звуки шагов. Мы не знали, кому они принадлежат, семинолу или кому-то из поселенцев, и потому боялись окликнуть идущего: а вдруг индейцы заставили кого-то из наших идти впереди себя, используя как наживку? Дело в том, что в нашем доме еще раздавались звуки, свидетельствующие, что краснокожие обыскивают его. Мы слышали, как открываются дверцы шкафов, затем опрокидываются и падают на пол, как дикари приподнимают и переворачивают наши кровати — как будто ищут нас, обитателей такого большого дома. Мы жадно вслушивались, не идут ли Асмодей или Каликсто, и повторяли одно слово: «пакгауз» — там, у главной пристани острова, разворачивались основные военные действия. До нас доносились вопли и победные кличи, крики женщин, выстрелы. Постепенно все затихало. Тем не менее мы не решались признаться даже самим себе в том, чего боялись больше всего: Асмодей или Каликсто, а то и оба могут погибнуть, защищая наш остров.

И все-таки мне предстояло перебороть свой страх, потому что я не могла просто надеяться и желать, что Себастьяна сейчас наблюдает за происходящим и заботится о нас. Нужно было что-нибудь предпринять. Если наши мужчины пали в бою — чего или кого нам в таком случае ждать? Соседей? Военных моряков? Если кто-то из них все-таки придет нам на помощь, могу ли я выползти из нашего убежища почти голая, показывая всем свой ведьмин глаз? Могу ли я допустить такое? Едва ли. Право, для меня лучше оказаться в руках индейцев. Enfin, я привстала, вся дрожа, поцеловала близнецов и велела им оставаться в укрытии. Они согласились, обняв друг дружку, и я увидела — да, увидела воочию! — тех детей, что предстали некогда Себастьяне под землей, в катакомбах, изголодавшиеся и испуганные. Правда, сейчас Лео знала, кто она, а Люк стал мастером на разные уловки да хитрости. Сердце мое сжалось, и я пообещала, нет, поклялась, что вернусь.