Джеймс Риз - Книга колдовства

— Вот что я хочу сказать, — подвела я итог. — У меня есть условие, с которым вы все обязаны согласиться.

— Говори!

Асмодей пришел от моего заявления в ярость, однако другие слушали внимательно. Я намеренно тянула время заставить их подольше ждать моего последнего слова.

— Если мы употребим Ремесло для… наживы… — Я не знала, как они воспримут это слово: как бранное или наоборот, как обладающее особым очарованием. — Мы должны будем использовать деньги для чего-то более важного, чем собственное благополучие.

Воцарилось молчание. Мои слушатели испытали одновременно удивление и облегчение.

— И это все? — спросил Каликсто. — Тогда по рукам.

И близнецы воскликнули хором:

— По рукам!

Асмодей предпочел молча кивнуть в знак согласия, после чего разговор перешел в иную плоскость и мы принялись обсуждать, как все устроить. Тут Каликсто и рассказал о слухах относительно гибели Хаусмана: молва связывала эту смерть с тем самым аукционом, на котором мы — весьма неожиданно — объявили себя наследниками его дела.

Городок под названием Ки-Уэст расположен в северо-западной части острова с тем же названием на двадцати четырех градусах северной широты и восьмидесяти градусах сорока минутах западной долготы. Южнее этого места ни один американец не может сказать, что находится у себя дома.

В прежние времена испанцы называли остров Кайо-Уэсо, то есть остров Костей — это название, на мой взгляд, очень ему подходит. Легенда гласит, что на этих берегах в незапамятные времена произошла некая схватка. После нее мертвецы (все они были конкистадорами) остались лежать на песке, пока плоть не сгнила, оставив одни отбеленные солнцем скелеты, чьи кости позвякивали и постукивали под ласковыми волнами прибоя, как бубенчики на детских башмачках. Скорее всего, их убили индейцы племени калуса, а может быть, племени теквеста, которые наткнулись на испанский отряд и перебили его в далеком шестнадцатом веке, после чего Испания предпочла уступить острова, известные в ту пору как архипелаг Лос-Мартирес, этим кровожадным туземцам почти на сто лет. Испанцы торговали с ними под защитой фортов Гаваны, но сами селиться на островах не рисковали. Постепенно при помощи подарков, всяческих безделушек, рома и лжи испанцам удалось привлечь дикарей на свою сторону, и к началу семнадцатого века индейцы Южной Флориды стали переплывать через пролив на своих долбленых лодках, нагруженных рыбой, амброй, древесной корой, фруктами, шкурами и прочими товарами, чтобы продать их на Кубе. В результате таких сношений туземцы не только усвоили внешний блеск испанской культуры, но и уготовили себе печальную судьбу, ибо доверие к островитянам впоследствии принесло им немало бед и несчастий.

Прошу прощения, но дальнейшую их историю мне придется изложить весьма отрывочно.

Итак, в самом конце войны между Англией и Францией, которую эти державы вели в американских колониях, в 1763 году Испания и Англия произвели обмен: англичане получили Флориду в качестве платы за возвращение Гаваны, захваченной ими незадолго до того у испанской короны. Когда испанцы — обитавшие на островах туземцы к тому времени уже позволили им там поселиться — уезжали из Флориды на Кубу, они взяли с собой много индейцев, и свободных, и рабов. Спустя двадцать лет, в конце войны американских колоний за независимость, Флорида была ненадолго возвращена Испании. Но и теперь заморская держава почти не влияла на жизнь этих островов в проливе между Флоридой и Кубой, то есть на жизнь храбрых, я бы даже сказала — безумно храбрых белых поселенцев.

Но вот минуло еще двадцать лет. Наступил 1803 год (если я не ошибаюсь, как частенько случается с нами, мертвыми), когда Соединенные Штаты купили Луизиану, прежнюю французскую колонию, и присвоили ей статус территории [227] Территория — в Североамериканских Соединенных Штатах так назывались области, не имеющие, подобно штатам, самостоятельного правительства, но управляемые правительством Союза. в составе Североамериканской республики, в результате чего морское судоходство между Новым Орлеаном и другими американскими портами бурно развивалось. При этом Ки-Уэст стал примерно тем же, чем для Средиземного моря был Гибралтар, то есть крайне важным портом. Дело в том, что из-за слабости испанских властей в водах пролива царило беззаконие, там развелось множество морских мародеров, каперов и пиратов. (Как известно, каперы отличаются от пиратов тем, что действуют на основании официального разрешения на грабеж, выданного правительством какого-либо государства.) Все они в равной мере наживались на том, что пролив изобилует рифами, время от времени показывающими морякам свои зубы. Большие галеоны испанцев постоянно напарывались на них, пополняя божьи подводные сокровищницы золотом, которое в былые времена рекою текло как с самой Кубы, так и из других американских владений испанского короля в бассейне Карибского моря. То же самое происходило и с небольшими судами в Мексиканском заливе. Вскоре охота за товарами с потерпевших крушение кораблей превратилась в своего рода спорт — конечно, опасный, но добыча стоила усилий. Вскоре морские искатели приключений почувствовали себя вольготно, и это произошло в конце войны 1812 года. Они уже доплывали до вод Гольфстрима, причем одних интересовала исключительно нажива, другие же предпочитали рыбачить. Именно рыбаки, все как один северяне, первыми поселились на острове Кайо-Уэсо, переиначив это название на свой лад — Ки-Уэст.

В начале двадцатых годов девятнадцатого века, то есть лет за двадцать до нашего приезда, воды вокруг острова Ки-Уэст кишели охотниками за товарами с тонущих кораблей, ловцами морских черепах (правда, главным их пристанищем было поселение Нью-Провиденс на Багамских островах), а также рыбаками, ловившими на блесну и заходившими сюда на небольших специально оборудованных для перевозки живой рыбы судах с Кубы, а зимой даже из северных штатов. Для них эти райские воды сулили немалые прибыли. Если бы не мешали пираты, известные особой жестокостью.

Однажды — помнится, в 1823 году — капитану некой шхуны, захваченной морскими разбойниками у северного входа в пролив, отрубили обе руки по локоть за только то, что бедняга отказался сказать, где спрятаны судовые деньги. Когда же страдалец признался, куда их спрятал, пираты выкололи несчастному глаза, привязали его к гамаку из пеньковых веревок, набили рот надерганной из них паклей, просмоленной и пропитанной скипидаром, которую затем подожгли. Но и это не удовлетворило их кровожадности: изверги взялись за матросов, используя нок-рею в качестве виселицы, потом распяли боцмана, пригвоздив его ноги к палубе, а плечи к румпелю, после чего — просто чтобы доставить себе удовольствие напоследок — выстрелили в судового пса из пушки, отчего любимца команды разнесло на мелкие кусочки.