Джеймс Риз - Книга колдовства

— Слушай, я такого никогда не видала. Ей-ей, говорю тебе.

— Что? Не видела чего?

Я усадила ее на стул, потому что боялась, как бы Грания не упала в обморок. Она даже расстегнула ворот, который мешал ей дышать. Чтобы сделать это, ей пришлось снять жемчужное ожерелье, и она принялась нервно перебирать бусины, словно четки.

— Ураган, — прошептала она. — Через две недели. Он нас убьет, я говорю тебе! Он убьет всех.

Вот так и вышло, что нам впервые пришлось употребить талант Грании не для спасения тонущих грузов, а для спасения собственных жизней.

Грания Берн. Мы прекрасно поладили, как только встретились; к тому же, хвала небесам, она воспринимала мою двуполость просто как одну из моих особенностей — примерно такую же, как ее ирландское происхождение.

Конечно, моя троица — и в особенности Лео — считала, будто мы с Гранией очень подходим друг другу, и радовалась тому, что нашла мне подругу. Я же была настороже, да и какая ведьма на моем месте не испытывала бы подозрений? В «Книгах теней» я прочла о сотнях случаев, когда отношения между случайно встретившимися сестрами превращались в сущий цирк, в «веселенькое» сосуществование двух кошек, попавших в один мешок. Я жила одна и полагала, что до конца своих дней мне суждено обойтись без любви; я почти убедила себя в том, что такова моя судьба: жить одной, но не в полном одиночестве. Ведь у меня оставалась моя троица, и еще одно триединство все больше поглощало меня — колдовство, работа и книги. Все это должно было всецело занять остаток моей жизни, пока не наступит мой День крови или тот момент, когда снадобья Бру окончательно разрушат мой организм. Мне явно оставалось немного. Иногда, в минуты острой тоски, я с ужасом думала о том, какой конец меня ждет. Не то чтобы я подгоняла его, но все же…

Однако в мою жизнь вдруг вошла Грания Берн, и я… В общем, я ожила и вновь полюбила — так, как не любила целую вечность.

В самый разгар нашей смертной страсти, три месяца спустя после прибытия Грании, то есть в июле 1846 года, двери наших спален распахнулись друг для друга и уже не закрывались. Она пришла ко мне первой. Я и раньше, конечно, доставляла себе удовольствие, чтобы «не засохнуть», как выражалась Грания, но все же оказалась не готова к тому, какой интерес она проявила к моим… скажем, особенностям. Я бы сказала, она проявила себя ненасытной. Я бы засмеялась сейчас, когда б не окоченевшие мышцы гортани моей мисс Люси; если бы Грания проникла в эту каюту и прочитала эти строки, она отвесила бы оплеуху пишущей их девочке. Как и большинство сестер, Грания завидовала моей двойной природе и так рьяно пользовалась обеими моими сторонами, что иногда приводила меня на грань обморока. Невероятно, но она так изнуряла меня любовными играми, что ко мне даже отчасти вернулся аппетит, я стала пить и принимать пищу, от чего уже успела отвыкнуть.

— Ты мой старый Тересий, — сказала однажды Грания, когда мы лежали бок о бок, в равной степени опустошенные; она запустила пальцы в мои сияющие серебром волосы и принялась их расчесывать, потом продолжила: — Скажи, кто получает больше удовольствия, мужчина или женщина? Кому это знать, если не тебе?

Я уклонилась от ответа, сказав, что для меня, то есть во мне, два естества нераздельны и я не могу беспристрастно судить. Но Грания настаивала, и я продолжила метафору моей подруги — напомнила ей, что, когда Зевс и Гера явились к Тересию с тем же вопросом, поскольку ему довелось прожить часть жизни в качестве женщины — в силу довольно странных обстоятельств, в которых были замешаны змеи, — Тересий, принявший в споре сторону Зевса и ответивший, что больше удовольствия получает женщина, так разгневал Геру, что богиня поразила его слепотой.

— Ну, я-то тебе не сделаю никакого зла, никогда, — пообещала Грания, после чего мне было предложено вновь поменять роль, и мы опять занялись любовью.

Enfin, наше блаженство продлилось шесть месяцев, до самого конца моей жизни. И оно продолжалось бы дольше, если бы я оставалась в том смертном теле, которого прежде так сильно стыдилась. Но, увы, тела, позволявшие нам любить друг дружку, берутся нами взаймы; мы возвращаем их к жизни, оживляем их — Грания с помощью своего котла, я же навязываю им свою всепроникающую душу.

Это была идея Грании, хотя пришла она ей в голову лишь после урагана, когда мертвецов вокруг нас было в избытке и когда открылось, что я стала тем, кем являюсь доныне: божеством, духом.

Впрочем, вполне возможно, что это была моя собственная идея — по крайней мере, изначально, пока Грания не прибавила к ней мысль про заимствованные тела.

Видите ли, в первое лето на острове Ки-Уэст она очень страдала от жары. Платья она старалась надевать самые тонкие, насколько позволяла ее скромность, с глухим воротом, но с прорезанными в ткани отверстиями, замаскированными под узоры. Я пыталась уговорить ее отказаться от плотного белья, действуя сначала намеками, затем прямо, однако бедняжка предпочитала потеть от смущения. У нас были веера из листьев местного растения под названием «морской виноград», скрепленных пеньковым волокном, но мы не хотели делать никаких лишних движений, только вгонявших в пот, и потому откладывали веера в сторону либо приберегали на тот случай, чтобы отгонять ими мух. Жемчужные капли пота проступали на верхней губе Грании и скатывались ей в рот, когда она говорила, позоря ее (по ее же словам) перед мужчинами — окружавшими нас моряками. Проведя всего час на складе, она возвращалась в Логово насквозь мокрая и всякий раз говорила, что наш остров похож на ад под личиной рая.

И вот, поскольку мне было желанно и даже необходимо доставить Грании удовольствие, я обратилась к Лемюэлю Корбейлю, еще одному французу, обитавшему на острове. Он пытался разбогатеть, вывозя соль со здешних соляных промыслов, а также лед, [256] В Америке ледорезные работы были широко распространены, в особенности на Великих озерах, откуда лед развозили на судах даже в отдаленные страны. хотя в последние годы переключился на выбивание долгов, жульничество и тому подобные занятия, в результате чего все-таки сколотил состояние. Я написала ему записку с просьбой раздобыть и доставить ко мне на дом пару глыб льда, а также два длинных ящика красного дерева с жестяной облицовкой, опилками внутри и так далее — в общем, все необходимое, чтобы продлить жизнь ледяных глыб… а заодно и нашу жизнь.