Джеймс Риз - Книга колдовства

Но я опасалась зря. Выйдя на верхнюю палубу, я нашла там Каликсто, и он смотрел на меня. Сначала мне показалось, что на его лице отразилось беспокойство, но вскоре поняла: это было любопытство. Все бесчисленные вопросы, накопившиеся у него, сводились к желанию знать правду. Пожалуй, он испытывал не столько изумление и интерес, сколько восхищение. Я остановилась и долго наблюдала за ним, обещая себе все ему объяснить. Да, но с чего начать? И как найти слова, чтобы он правильно меня понял?.. К счастью, когда судно входит в порт, на его борту всегда много работы; и обязанности юнги не позволили Каликсто приступить к расспросам в то утро.

На завтрак я выпила кофе и съела немного старого печенья; и то и другое было горьким, и эта горечь была сродни моим ощущениям после смерти Диблиса. Со мною заговорил шотландец Эверард, один из матросов. Прислонившись к рее, он заявил, что, если ему и завтра придется пить после побудки такой же сироп (он кивнул на оловянную кружку с жутко переслащенным пойлом), он заскучает по «синему дьяволу», откинувшему копыта. При этих словах он отхлебнул из кружки, потом наклонил ее и подождал, пока черный, как деготь, кофе выльется на палубу. Затем последовал еще один комментарий, без каких-либо сожалений об умершем. Когда Диблис напивался, сказал шотландец, он любил поразвлечься со своим Утей (тут я с трудом подавила желание спросить, знала ли команда об этих извращенных игрищах), пока кое-кто не пришел на помощь бедному юноше. Во время борьбы захмелевший Диблис поскользнулся, его жирная туша упала на гакаборт, перевесилась через него, свалилась за борт и отправилась на дно морское. История не вызвала у моряков сочувствия, но немного развлекла их. Всех забавляло, что мне — именно мне, единственному из всех — удалось справиться с Диблисом. Это произвело на них сильное впечатление. Меня не только никто не обвинял и не хотел наказать — меня почти что хлопали по плечу и поздравляли с тем, что я «здорово сделал свое дело». Короче говоря, они куда больше скучали по кофе, приготовленному Диблисом, чем по нему самому.

Но разве капитан не должен был подать официальный рапорт о пропаже одного из членов экипажа? Вне всяких сомнений, ему требовалось внести изменения в судовую книгу и в документы для кубинской таможни. Как он объяснит властям то, что мог увидеть… нет, то, что он видел — я готова была в том поклясться, — когда вышел на корму, а Диблис еще покачивался в море совсем близко от борта? Игла для сращивания канатов блеснула в ночи, как молния. Разве можно было ее не заметить? Я подумала, что лучше скрыться и не попадаться никому на глаза. После завтрака я вернулась в свой кубрик, чтобы упаковать вещи и подготовиться к Гаване, а также к тому, что меня там ожидало.

Потом мне показалось, что «Афей» замер у причала, и я вновь поднялась на верхнюю палубу. Я решила, что наше путешествие наконец закончилось. Каково же было мое разочарование — и это слишком мягкое слово, — когда я увидела, что до пристани еще далеко. Просто мы находились в самом дальнем конце пролива у входа в гавань и чего-то ждали. Чего бы, удивилась я.

Я устроилась на корме, где еще можно было разглядеть несколько пятен крови (они могли бы вызвать у меня une crise de conscience, приступ раскаяния в содеянном, но только не в тот день), и попыталась как-то отвлечься от печальных воспоминаний минувшей ночи, перечитывая письмо Себастьяны. Я успела пробежать его глазами его в пятый, десятый и пятнадцатый раз — при этом гадала, ждет ли Себастьяна меня в Гаване, строила предположения о том, кто такой таинственный К., и так далее, и тому подобное, — пока дождалась момента, когда паруса вновь были подняты. Должно быть, я пропустила прибытие лоцмана, который должен был провести «Афей» по гавани, заполненной судами. После этого промаха я стала внимательно следить, не приближается ли к шхуне лодка с таможенниками или офицерами, состоящими на службе у испанской короны. Однако вскоре я опять отвлеклась.

В заливе скопилось так много лодок, что создавалось впечатление, будто можно добраться до берега, перепрыгивая с одной на другую. Никогда еще мне не случалось видеть столько парусов. Это было поистине удивительное зрелище. Мачты казались плавучим лесом, растущим между синим морем и голубым небом. А флаги! Mon Dieu, там были флаги всех стран света.

Разумеется, в первую очередь там виднелись красно-желтые испанские стяги, а также другие, принадлежащие менее крупным странам Испанского материка. [27] Испанский материк — Америка в районе Карибского моря. Сине-бело-красные полотнища Франции. Флаги Соединенного королевства с их замысловатым переплетением трех крестов. Английские флаги с красным крестом святого Георгия на белом поле. Черные двуглавые орлы на вымпелах Австрии. Гюйсы [28] Гюйс — флаг страны, под которым ходит корабль. России и Пруссии. Флаги других кораблей, прибывших из Голландии, Италии и Бразилии. И конечно, там реяли звездно-полосатые стяги, такие же, как на «Афее». Признаюсь, подобное défilé [29] Шествие (фр.) . наций поразило меня. Я и не подозревала, что Куба — крупный центр мировой торговли.

На самом же деле в те годы, как и сейчас, с Кубы вывозили сахар, патоку, ром, табак, сигары, кофе и другие товары. Я об этом знала, но не догадывалась, как много товаров Куба ввозила. Помимо кукурузы из Коннектикута туда везли рис из Каролины, вяленое мясо из южных американских штатов, вина со всех концов мира, не говоря уж о промышленных изделиях из Англии и бог весть откуда еще. Кроме того — я услышала об этом не без тревоги, — некоторые из судов, окруживших нас в гавани, успели побывать во второстепенных портах Кубы, чтобы тайно сбыть там рабов. Остров издавна слыл и до сих пор являлся средоточием этой позорной торговли. Похоже, так и будет до тех пор, пока Кубу тяготит испанское иго.

Тогда, в 1837 году, на Кубе действовали так называемые «смешанные комиссии», занимавшиеся освобожденными рабами или, как их называли на острове, «эмансипадос». Тем не менее все принятые в начале века законы, ставившие целью искоренение рабства и навязанные Британией, совершенно не действовали, и работорговля процветала — пусть не в порту Гаваны, зато по всему близлежащему побережью. Таможенники за вознаграждение позволяли высаживать на берег чернокожих рабов, и те прямиком отправлялись на плантации сахарного тростника, что приносило Испании немалую прибыль. Не сомневаюсь, что рабство изобрели в аду.

Но если рабов завозили через второстепенные порты и нелегально, то все прочие товары прибывали — как и я сама — на раздутых парусах, со всеми необходимыми документами прямо в Гавану, считавшуюся главными торговыми воротами Кубы.