Джеймс Риз - Книга колдовства

Напомню: то была лодка для подвоза провизии на корабли. На свои деньги за плавание в Барселону Каликсто, наверное, мог бы купить целую флотилию подобных посудин. Но я постаралась запрятать эту язвительную мысль как можно дальше, в самый темный закуток своего сознания, хорошо понимая, что ее причина — мой страх, а не какое-либо проявление жадности со стороны моего друга. И все-таки при виде шлюпки я не смогла удержаться и пробормотала:

— Неужели она доплывет?..

— Да, — ответил Каликсто. — Вполне.

Я подумала, что за время плавания в Барселону юноша стал слишком самоуверен, и встревожилась.

Однако, чтобы не позорить моего моряка, я послушно поднялась на борт. Чтобы при этих словах читатель не вообразил нечто грандиозное, еще раз напомню: то была провиантская лодка или посыльная шлюпка, и, чтобы «подняться на ее борт», следовало либо засучить штаны, либо подобрать подол юбки, затем пройти по мелководью туда, где она стояла, уткнувшись в песок — носом, ибо под килем еще оставалась вода, — и влезть в нее с помощью последовательности действий, для описания которых нужен другой глагол. Я не знаю подходящего, увы, ни в одном из известных мне языков. Возможно, он должен звучать примерно так: «хватай-держи-тяни-толкай». Пока я выполняла эти самые действия, в моей памяти всплыла картинка: один из моих прежних товарищей-матросов, судовой плотник, как-то раз на моих глазах вступил в сражение с собственной корабельной койкой. Наблюдая за ним, я не могла понять, к чему он стремится: то ли забраться в нее, то ли, наоборот, из нее выбраться. Поскольку каждая новая попытка заканчивалась вничью, бедняга в конце концов отправился спать на палубу, где висел более покладистый гамак. Наверное, я выглядела такой же неуклюжей, когда пыталась одновременно забраться в лодку и столкнуть ее на воду. Намокшие юбки обвились вокруг меня по спирали, а босые ноги так глубоко увязли в песке, что мне казалось, будто их щекочут гибкие пальцы китайцев с той стороны земного шара. Нежданно плеснувшая волна окатила нас водой с головы до ног, я испугалась и отчаянно заморгала, ослепнув от соленой воды, чтобы наконец увидеть, какое морское чудище предстанет передо мной. И вдруг почувствовала, что вода отступает, словно кто-то на небесах пожелал спасти меня и вытащил со дна моря большую затычку. Я поняла, что это Каликсто: он нырнул, подсадил меня в воде на плечо, распрямился и, поднатужившись, запихнул в лодку. В итоге я именно «поднялась на борт», да так элегантно, что название «провиантская шлюпка» показалось слишком прозаичным.

— Это юбка… — пробормотала я смущенно. — Мне следовало надеть брюки.

Каликсто с улыбкой перемахнул через борт и уселся на скамью на носу шлюпки, спиной к морю, в то время как моя скамья была обращена к берегу. В ногах у нас лежал запасенный провиант. Я посмотрела на Каликсто и — хотя он отвернулся, опустив голову, — заметила отсвет улыбки в его синих глазах. Тогда я предложила:

— Знаешь, я могу сесть на весла.

Я считала, что смогу грести. У меня создалось впечатление, будто ничего трудного в этом нет.

— Спасибо, — ответил Каликсто. — Однако лучше ты мне почитай.

Так я и поступила: взяла книгу Себастьяны и стала читать вслух, в то время как сам Каликсто взялся за весла. Так что увидеть, как берега Кубы скрываются из виду, мне, увы, не удалось.

Bien sûr, [179] Конечно (фр.) . прибытие Себастьяны и ее спутников на Кубу было куда более помпезным, чем наше с Каликсто отбытие, что неудивительно — денег у моей мистической сестры было побольше, чем у самого царя Мидаса (и магических приемов тоже).

Они явились в Гавану за несколько месяцев до меня, а к тому времени, когда я наконец добралась туда, уже уплыли обратно. Увы, вместо того, чтобы найти в городе Себастьяну и узнать, какой сюрприз она мне готовит, я встретила Квевердо Бру.

Они, все четверо, да еще крыска на веревочке — «et quelle drôle de familie», [180] Ну, прямо-таки целое семейство (фр.) . как писала Себастьяна, — прожили в Риме еще неделю, в течение которой, по выражению Асмодея, «портили этих сорванцов». Затем компания направилась на юг Италии, в Неаполь, чтобы сесть там на корабль, отплывающий в Америку.

Задержка была вызвана еще одним обстоятельством: Себастьяна хотела отыскать мать найденных «детишек». По клятвенным заверениям Лео, она умерла несколько месяцев назад, «когда все дороги были рыжими». Это значило, что смерть наступила весной или летом, однако дальнейшие расспросы не привели ни к чему: то ли она и вправду ничего не знала, то ли ничего не хотела говорить, Себастьяна так и не выяснила. Вот что моя мистическая сестра писала об этом:

«Снова и снова я спрашиваю, могла ли ее мать делать то, что умеем мы, то есть показывать в глазу жабью лапку. Девочка утверждает, что нет, не могла. Так значит, она не была ведьмой? Или ничего не знала о своей истинной природе? Я до сих пор так и не получила подтверждения своим подозрениям. Ты, наверное, уже сама это поняла.

Я пыталась выведать у Леопольдины, отчего умерла ее мать. Если смерть той женщины наступила от крови, это был невероятно жестокий вопрос — я это понимаю и никогда не задала бы его Люку. Но юная ведьма отнеслась к моим словам спокойно, как к чему-то само собой разумеющемуся, и ответила мне пантомимой (поскольку плохо говорила по-французски) — изобразила жуткий, неотвязный кашель. Ага, подумала я, значит, все же пришел ее День крови. Но когда я, извинившись за свою настойчивость, принялась расспрашивать подробно, откашливала ли мать нечто красное, бедная ведьмочка спокойно покачала головой и проговорила:

— Ты имеешь в виду кровь? Нет, ее не было.

По всей видимости, мать девочки свел в могилу кашель, et c'était tout. [181] Вот и все (фр.) . Но если мать этих детей не была ведьмой, откуда у Леопольдины ее ведьминская натура? Никогда мне еще не доводилось читать или слышать о чем-либо подобном. Чтобы ведьма родилась от обычной женщины? Просто невероятно, что ее мать оказалась простой смертной. Признаюсь, я была готова предположить все, что угодно, даже то, что близнецы родились не совсем обычным образом. Quoi, [182] Каким (фр.) . спросите вы? Может быть, своего рода „непорочное зачатие“ наоборот? Или они появились в недрах земли как эдакие „плоды природы“?»

Кто-то другой, не столь обходительный, как Себастьяна, мог бы употребить слово «уродцы».