Александр Уваротов - 1945

А еще какая-то птаха целое утро верещала, прочищала горлышко, пробовала петь в ближайшем лесочке, смелая немецкая птаха, словно и не было ничего этого вокруг, жестокого и кровавого, со сметающими все живое бурями, с ливнями раскаленной секущей стали, со множеством снующих туда сюда людей. Верно, уже примеривалась к тому часу, когда тихая тишина позовет, попросит: а ну-ка, запой.

В самом деле, скоро уже, скоро, думал капитан Бочкарев, двигаясь привычным путем по извилистым тропинкам, мимо указателей, часовых, сваленных в кучу пустых артиллерийских ящиков и автомобилей, укрытых пятнистыми и лохматыми маскировочным сетями.

Но бесконечно отдалившийся Ленинград и неоконченный университет никак не воспринимались в качестве этой самой мирной жизни, вместо них лезла утренняя птаха, да свои разведчики, которые, небось, перемывают косточки командиру. И самый говорливый, наверное, даже не трепло Озеркевич, из Одессы, и не громадный Белушев, с хитрецой и туповатой недалекой выгодцей, а желчный Хомичев, едкий и острый…

Бочкарев пропустил один тяжело груженый грузовик, второй, затем, чертыхнувшись, перебежал дорогу перед третьим.

Расслабился, осадил он себя. И совершенно зря, потому что ничего еще не кончилось. Хоть и в логове зверя, но зверь этот забился в самую глубь, оскалился, ощерился и не дается. Поэтому, не предвидится никакой мирной жизни, никаких тайн звездного неба, ради которых он учился, а предвидится лишь разговор с начальником разведки дивизии. А какие разговоры бывают с начальником разведки – известны…

Майор Сварливцев, расслабленно откинувшись на спинку стула, курил за широким дубовым трофейным столом. Стол занимали офицерский планшет, пару листов бумаги с машинописным текстом и да тусклая латунная пепельница, переделанная из гильзы – от этой малости огромная столешница казалась еще больше.

— Товарищ майор… — начал было Бочкарев, но начальник разведки махнул рукой, останавливая, и жестом показал на кривой самодельный табурет у стола.

Сварливцев начинать разговор не спешил, пустил углом рта одну струю дыма, вторую и только затем спросил:

— Чем занимается рота?

— Согласно плану боевой подготовки рота на политзанятии. Тема – «Железная дисциплина и высокая бдительность – залог скорой победы над фашистской Германией».

Сварливцев задумчиво пустил очередной клуб и произнес:

— Врешь ведь.

— Вру, — согласился Бочкарев после короткой паузы. — Вы же знаете, товарищ полковник, у меня в роте бойцов агитировать не надо. Люди понимающие и сознательные.

— Брось капитан. Чтобы я не слышал таких разговоров. Знаю я эту агитацию.

Разговор выходил душевным, мирным и беспредметным.

Сварливцев посмотрел на часы.

— Погоди, я еще доберусь до твоих барахольщиков и твоей сознательности. Лично буду проверять.

— Так ведь, как у всех – мелочи, не больше. Подбирают только то, что уместится в вещевом мешке: часы, бинокли, ножи…

— Если бы только это. Знаю я твои мелочи! Ишь ты, и слово какое приплёл: подбирают. Ясли-сад! В песочке валялось, а он подобрал. Ты смотри мне, еще аморалку не подбери!

— Товарищ майор, ну это-то тут причем?

— При том. Про капитана Селезнева слышал? То-то же. И было бы с кем – так с немкой! Не со связисткой Дуней, Варей, Маней, а с немкой!

Сварливцев снова посмотрел на часы, а потом неожиданно проговорил.

— Хотя, я его понимаю: неожиданные они какие-то, не наши. Смотрит, смотрит, черт ее знает, чего смотрит, а потом как полыхнет – и готово: и любовь тебе, и, товарищ майор, партбилетом клянусь, что на веки вечные… ладно, об этом потом поговорим. Последние разведсводки читал?

— Читал. Политико-моральное состояние немецко-фашистских войск ослаблено, много случаев дезертирства и паники. В то же время, в плен сдаваться бояться…

— Да не то, — отмахнулся Сварливцев, забираясь в свой планшет. — Донесение химиков… где-то здесь… вот: информационно-разведывательное донесение военно-химического управления Первого Украинского фронта.

Сварливцев пробежал глазами текст.

— Показание пленного танковой дивизии «Охрана фюрера» Герхарда Ритнера: «В середине марта на построении солдатам было приказано постоянно иметь противогазы и держать их в образцовом порядке ввиду того, что Германия скоро применит новое оружие, в ответ на которое Россия, якобы, применит отравляющие вещества». Ну и дальше, в том же роде.

— Помню немного, — кивнул Бочкарев. — Агония фашистского зверя. Да и никакое новое оружие им не поможет.

— Ты у себя в роте противогазы когда проверял?

Бочкарев запнулся.

Сварливцев посмотрел на часы и решительно встал.

— Ладно, политико-воспитательную работу я с тобой провел, пошли.

— Куда? — удивился Бочкарев, быстро вставая вслед за своим начальником.

— К командиру дивизии. Прибыли важные птицы, похоже, из Москвы. Для тебя есть задание. И ватник свой здесь оставь.

У командира дивизии кроме него самого находились начальник штаба армии, начальник особого отдела, и неизвестный майор, крепкий, как пружина, строгий, а еще образцово подтянутый в совершенно немятой форме.

Бочкарев, рассмотрев майора, постарался незаметно огладить свою гимнастерку и запихнуть складки за спину.

— Вот, капитан Бочкарев, — доложил полковник Сазонов, командир дивизии, едва Бочкарев и Сварливцев представились. — Командир роты разведки. Боевой офицер, в должности меньше месяца, но на хорошем счету, до этого командовал взводом разведки, больше пятнадцати языков, имеет награды….

— Восемнадцать языков, — громко подшепнул Сварливцев.

Начальник штаба армии, генерал-майор Коломинов, посмотрел на Бочкарева испытующим властным взглядом.

— Когда последний раз ходили в поиск?

— Неделю назад, товарищ генерал-майор.

— Далеко?

— Километров десять, по тылам.

— Как обстановка? Что скажете?

— На нашем участке – семьдесят вторая пехотная дивизия из состава пятьдесят седьмого танкового корпуса. Никаких действий не предпринимают. — Бочкареву вспомнилась беззаботно поющая в лесочке птица. — Сдаваться не собираются.

— Ну, мы тоже не лыком шиты, — заметил Коломинов. — Воевать умеем. Как считаете?

— Так точно! — бодро вставился командир дивизии. — Научились.

— Подойдите к карте, — начальственно бросил Коломинов Бочкареву, пропуская мимо этот возглас.

На столе распласталась пестрая, зелено-желтая карта района боевых действий с красными и синими линиями и овалами, обозначавшими расположение наших войск, немецких и линию соприкосновения.