Андрей Звонков - Любовью спасены будете...

Когда Носов убедился, что отмывать больше нечего, он быстро удалил зонд, и мужика передернуло, как от электрического тока. Он утерся синей ладонью и почти трезвым голосом сказал:

– Спасибо, ребята.

– Не за что, – ответил Носов и приказал: – Собирайся, поедем в больницу.

– Зачем? – удивился синий мужик. – Вы же все сделали. Я в порядке…

– Это ты так думаешь, – сказал Носов, и тут до него дошло, что тот еще ни о чем не догадывается. Он скомандовал Вилечке запросить место и, подняв мужика со стула, подвел к большому тусклому зеркалу, стоявшему в коридоре…

Из мутного полумрака зеркального стекла на мужика надвинулось синее, совершенно вурдалачье мурло. Он заслонился руками, закричал и, теряя сознание, опустился на пол. Носов понял, что перегнул палку, покопался в нагрудном кармане и достал пластмассовый флакончик из-под капель от насморка. Во флакончике был нашатырь, или, как его называли на скорой, «живая вода».

От «живой воды» синий мужик пришел в себя, и был он уже не синий, а нежно-голубой.

– Мужик! – сказал Носов голосом Арлазорова. – Ты посинел оттого, что пил… – И он показал на батарею бутылок на подоконнике.

– Кореша посоветовали. Я хотел андроповской купить, а они – рупь восемьдесят, рупь восемьдесят! – с тихой ненавистью пробурчал голубой мужик, и Носов подумал, что одним потенциальным убийцей стало больше.

Вилечка выглянула из коридора:

– Они спрашивают – какой диагноз?

– Отравление спиртовой морилкой, – объявил Носов.

– В центр отравлений Склифа, – почти тотчас же откликнулась Вилечка.

– Поехали! – в который раз за сутки скомандовал Носов.

Не сопротивляясь, мужик накинул брезентовую куртку и смирный, как щенок, спустился в машину. Здесь он, правда, ни в какую не соглашался лечь на носилки, пришлось посадить его на откидное креслице, а Морозов опять залез на свою «плацкарту». Вилечка страшными глазами показала ему на больного, но Морозов отмахнулся, плевать…

Расстроенный Толик, у которого через двадцать минут кончалась смена, недовольно ворча, терзал стартер…

– Толик, все в твоей власти! – усмехнулся Носов. – Теперь все зависит от тебя!

– Ага! Как же, от меня, – ворчал Толик, сдавая задом и разворачиваясь, – щас, будете там сидеть…

– Толик! Мы не будем там сидеть… Сдадим голубого… и домой.

Толик перестал ворчать и заинтересовался.

– А он чего, правда голубой? – спросил он, вкладывая в это слово совсем другой смысл.

– Правда! – ответил Носов, не замечая интонации Толика. – Не веришь – посмотри. Ты его раньше не видел, как баклажан был!

Толик, умирая от желания увидеть настоящего голубого – в середине восьмидесятых это было редкое зрелище, – остановившись на перекрестке, выглянул в салон. И застрял. Носов, которому стало неудобно, осторожно вытащил Толика и усадил на место.

– Гудят! Толик, зеленый! – говорил Носов ничего не слышащему водителю.

– Ага, – выдавил наконец окаменевший Толик, включил передачу и тронулся… на красный. Спас его только включенный маячок, – поперечные машины терпеливо пропустили сумасшедшую «скорую», которая стоит на зеленый и трогается на красный свет.

У отделения токсикологии Толик первым выскочил из машины и побежал открывать дверь салона… Он хотел еще разочек увидеть настоящего голубого! Правда, голубой мужик уже опять стал синим. Он отрезвел, пришел в себя, оценил обстановку и понял, что на улицу днем ему выходить нельзя, а вечером – тем более… Надеялся он на чудо и на советских докторов, которые мертвого могут из могилы поднять, а уж убрать его синюю окраску и подавно…

Носов постучал в белую дверь, запертую специальным психиатрическим ключом, синий мужик занервничал: такие двери он уже хорошо знал. Открыла высокая пышная медсестра, которая тут же удалилась, а Носов, Морозов и синий мужик вошли в приемную.

Им предстала нормальная картина. Наклонившись над столом, не садясь, что-то писал в карте врач.

– Что привезли? – спросил он, не оборачиваясь.

– Отравление спиртовой морилкой! – бодро доложил Носов, кладя сопроводиловку на стол.

– Он уже синий? – спросил доктор, не дрогнув.

– Да, – заинтересованно проговорил Носов.

Морозов слушал молча.

– Ну, пусть посидит.

Синий мужик сел, все еще на что-то надеясь.

Носов обошел стоящего врача и, наклонившись рядом, спросил негромко:

– А отчего он синий?

– В морилке содержится краситель – нигрозин, – охотно пояснил врач, – почти нетоксичный, окрашивает дерево в коричневый цвет, а человека, если он его выпьет, в синий. На этом многие накалываются.

– И что дальше? – спросил опять Носов. – Куда его?

– Как – куда? – удивился врач. – Домой пойдет, он же не самоубийца?

– Нет, – подтвердил Носов.

– Ну вот, – сказал доктор, – а через полгодика, когда выцветет…

За его спиной раздался стук, синий мужик во второй раз потерял сознание… Носов вздохнул и полез в карман за «живой водой»…

На подстанцию они, конечно, приехали с опозданием, на пятнадцать минут… Но, как оказалось, почти все бригады опоздали из-за авиакатастрофы… По холлу носились фельдшеры и врачи, таскали оборудование, проверяли ящики, пополнялись медикаментами и шприцами… Отработавшие бригады собирались в конференц-зале – рассказать о выполненной работе.

Когда все отчитались, поднялся из-за стола президиума заведующий подстанцией и произнес такую речь:

– Уважаемые женщины, врачи и фельдшеры! Я прекрасно понимаю, что лето выдалось жаркое, но я убедительно прошу вас носить под халатом что-нибудь, кроме бюстгальтера.

В зале установилась мертвая тишина, а Морозов произнес тихо, но ясно:

– Трусы, например… – и тут же получил свернутой пачкой карточек по голове от фельдшера Сашки Гаранкиной (бывший мастер спорта по гребле и лыжам).

Когда в зале восстановилось спокойствие, Стахис продолжил:

– И, напоследок, фельдшеру Морозову объявляю благодарность за обнаружение еще живой пассажирки разбившегося самолета, а доктору Носову – выговор за нарушение трудовой дисциплины!

Ввернул-таки Стахис, не удержался, ибо дисциплина на подстанции должна быть, какая разница, чья дочка работает на бригаде?

Есть два дня в году, на которые смены комплектуются в течение всего года. Это тридцать первое декабря и первое января. Смена уже не имеет значения, все считают, сколько Новых годов они отработали, отстаивая свое право не работать. Трудно сказать, что происходит, но для скорой эти дни самые плохие.

Старший фельдшер постарался. Тридцать первого декабря бригады были укомплектованы и переукомплектованы. В течение дня вся подстанция готовилась к Новому году. Плюнув на риск получить нагоняй от линейного контроля, лишние девчонки трудились на кухне, готовя салаты, нарезая колбасу, сало и копчености. В одежных ящиках в глубоком секрете покоились несколько бутылок шампанского и парочка пятизвездочного коньяка.