Челси Ярбро - Дорога затмения

— Вот он каков, мой командир, — с гордостью прокричала она. — А теперь, мой возлюбленный страж, соединимся и принесем жертву Кали. — Пальцы ее, сделавшись твердыми, опрокинули воина на спину. — Я буду сверху, — сказала красавица в ответ на его молчаливый протест. — Сегодня я не женщина, а богиня.

Это еще не дает тебе права так поступать, поморщился Гюристар. Ладно, пусть все идет, как идет, ведь главное совершилось. Сейчас он на виду у всей знати княжества совокупится с той, что стоит выше их. Тем самым она прилюдно признает, что избирает его. А он таким образом сделается ее мужем, ее повелителем, отцом наследника трона. Голова усача пошла кругом. Он расслабился и застонал от наслаждения, когда Тамазрайши, широко раздвигая ноги, примерилась и оседлала его. Такого мощного возбуждения Гюристар еще не испытывал никогда. Опасаясь, что козочка лопнет, он нацелил свой жезл. Хурук коротко бил, подлаживаясь к дыханию пары. Распаленный счастливец рванулся в глубь жаркой плоти — раз, другой, третий — и чуть было не оглох от единодушного многоголосого вопля. Гюристар вскинулся, завертел головой, но не успел разобраться, в чем дело. Страшная боль пронзила его, и он взревел.

Резво вскочив на ноги, Тамазрайши вскинула над головой то, что еще секунду назад являлось предметом гордости обомлевшего от боли и ужаса усача. Кровь текла по ее пальцам, плечам, животу, орошая и без того уже увлажненное лоно.

— Первое приношение! — выкрикнула она, а затем игриво тронула ножкой обрубок, из которого била темная пульсирующая струя.

Толпа среагировала мгновенно. Безумие, давно уже в ней назревавшее, наконец-таки прорвалось. Мужчины, женщины, пожилые и юные, привлекательные и безобразные, кинулись друг на друга, в торопливых соитиях разрешаясь от бремени, истомившего их. Вопли, взрыкивания, взвизги, рыдания слились в единый утробный и непрерывный вой.

Тамазрайши, деловито встав на колени, внимательно вглядывалась в лицо Гюристара. В одной руке ее был зажат кусок окровавленной плоти, в другой посверкивал тонкий нож. Она засмеялась, заметив что-то вроде упрека в побелевших от нестерпимой боли глазах.

— Ну что, мой командир? Где же твои горделивые устремления? Я отвечу — они отданы Кали. Но у тебя имеется еще кое-что.

Удар ножа взрезал лежащему горло. Насладившись предсмертными муками жертвы, Тамазрайши сделала знак жрецам. Те с хлопотливой поспешностью оттащили убитого в сторону, а она брезгливо стряхнула в жаровню сморщенный коричневатый комок. Затем ненасытная жрица обвела взглядом зал и, встретившись с Сен-Жерменом глазами, коротко усмехнулась ему. Помахивая ножом, она вновь принялась оглядывать копошащихся в полумраке людей, выбирая очередную жертву.

Она безумна, в который раз сказал себе Сен-Жермен. И все тут безумцы! Он хитрил с сам с собой, он знал, что это не так.

Безумцы всегда безумны. Здесь же творилось то, что всегда происходит, когда люди дают волю самым мерзостным своим чувствам, разрешая себе находить удовольствие в муках других и возжигая тем самым в потаенных глубинах своего существа огонь извращенного сладострастия. Разнузданность, косность, невежество, скудоумие, алчность и злоба — вот основные причины этой беды, охватывающей порой и огромные государства. Что тут говорить о маленьком княжестве, сделавшемся игрушкой в руках незрелой девицы, еще, вероятно, ребенком терзавшей слуг и рабов… В ногах его что-то отвратительно ухало. Опустив глаза, он увидел троих мужчин, насевших на какую-то женщину; та корчилась, задыхаясь, но насильники, насыщаясь, и не думали дать ей передохнуть. Сен-Жермен на миг смежил веки. Он готовился к смерти, однако происходящее было слишком уж скверным и оскверняло его.

Тамазрайши втаскивала на алтарь очередного поклонника Кали. Тот, видимо одурманенный каким-то наркотиком, почти не сопротивлялся. Оседлав вяло трепыхавшегося мужчину, жрица с минуту поерзала, потом осторожно привстала и аккуратно оскопила его. На этот раз дело довершили жрецы, а сама Тамазрайши, хищно прищурившись, вновь побежала в зал. Когда она наконец утомилась, у алтаря скопилось более дюжины искалеченных тел. Юная рани сыто выгнулась и подошла к Сен-Жермену.

— Скоро я займусь выбором жертв для тебя. Кого ты предпочитаешь — мужчин или женщин?

Он знал, что взывать к ее разуму бесполезно, и все же сделал попытку:

— Тамазрайши, я не совсем таков, каким ты меня себе представляешь. Кровь ничему не поможет. Дело не в ней.

— Если ты не ответишь, — усмехнулась она, пропустив сказанное мимо ушей, — я буду действовать по своему усмотрению. Напоить тебя кровью — прекрасная смерть. Шива — достойный бог.

Темный сок с ее кожи местами сошел, и жрица теперь казалась страдалицей, покрытой чудовищными синяками.

— Тамазрайши… — Он смолк: все было тщетно.

— Когда мы взойдем на алтарь, — задумчиво сказала она, — обними меня, как обнимал мою тетку. По словам Бхатина, ты творил с ней что-то невероятное, я хочу это испытать.

Сен-Жермен покачал головой. Чтобы это постичь, Тамазрайши не хватит всего времени мира. Глядя ей вслед, он вдруг ощутил, что ступни его холодеют. Странно, ведь в зале царила страшная духота. Да и пол еще минуту назад вовсе не был таким ледяным, а сейчас жуткий холод источали и стены. Сен-Жермен содрогнулся. Уж не таким ли именно образом дает обреченному знать о своем приближении смерть?

Ближайший к нему музыкант отбросил хурук и побежал в дальний угол молельни. За ним, чуть помедлив, бросились и его сотоварищи. Что же их так напугало?

Обеспокоившись, Сен-Жермен завертел головой, но тут перед ним возникло совсем юное существо с жалкими, истомленными длительным страхом глазами. Девчонка, сжимая в руке жертвенный нож, глубоко и часто дышала.

— Нет, я не Шива! — крикнул ей Сен-Жермен. — Побереги себя для чего-нибудь лучшего. — Он хотел выбить нож, но девчонка отпрыгнула от него и резкими, сильными взмахами принялась полосовать свое тело. Обессилев, она издала жалобный стон и повалилась в рычащую груду жадно терзавших друг друга людей. Та раздалась и сомкнулась. Все, решил Сен-Жермен. Он встал со своего дурацкого трона и пошел к алтарю. Там, утопая в крови и цветах, лежала утомленная жрица. Раз уж эта мерзавка мечтает в конечном счете уничтожить себя, кто он такой, чтобы не предоставить ей эту малость?

К гвалту внутри молельни примешался какой-то шумок. В зал из коридора хлынули струйки воды. Их поначалу замечали лишь те, кого они принимались облизывать холодными язычками.

Тамазрайши увидела приближающегося к ней Сен-Жермена и напряженность в его лице восприняла как преддверие к грядущему исступлению. Приглядевшись, она поняла, что он смотрит не на нее, а на стену, и испустила обиженный вопль, перешедший в нарастающий грохот. Тут с оглушительным треском рухнула одна из колонн.