Челси Ярбро - Дорога затмения

— Это разочаровало тебя? — Ирония в его голосе проскользнула невольно, но приносить извинения он более не желал.

— Нет, привело в ярость. — Падмири отошла от окна, за которым все так же заливисто щелкали беззаботные соловьи. — Ты в плохом настроении. Ты тяжело ранен. Пожалуй, сейчас не следует что-либо с тобой обсуждать.

— Я чувствую себя хорошо, — вскинулся Сен-Жермен и упал на подушки. Предательская слабость вернулась, и это бесило его. Он был близок к срыву.

— Я тоже… несколько не в себе, — призналась Падмири. Сен-Жермен недоуменно пошевелил бровями. Что она хочет сказать? — Тамазрайши мертва. У нее нет наследника. Так что на какое-то время княжество Натха Сурьяратас вверено мне. Стражники… те, что остались в живых, поклялись меня защищать.

— Значит, теперь ты… рани? — Сен-Жермен прикрыл веки. Все кончено. Он теряет ее навсегда. — Ты рани, а я инородец. И… и то, что я есть. Так обстоят дела.

Светильники вновь зашипели, и тревожные всполохи света усугубили пронзившую его боль.

— Думаю… теперь нам нельзя быть вместе. — Сделав еще два шага, она опустилась перед ним на колени и замерла.

«Ты же еще вчера готовился к смерти и не очень-то вспоминал о Падмири, — напомнил себе Сен-Жермен. — Почему же тебе так больно сейчас? Ладно, с этим вопросом покончено, но… имеются и другие».

— Что с Руджиеро?

— Он благополучно переправился через границу. Я… Я послала к нему гонца. — Она коснулась его руки, но он все равно был далек. И холоден, словно их разделяло море.

— Благодарю. — Пауза. — Он… не слуга мне, а друг. И даже больше, чем друг. — Пауза. Ну сколько можно молчать?! — Где мы находимся?

— Где? Ты имеешь в виду этот дом? — По лицу ее пробежала тень. — Прежде тут жил мой дядя. Его казнили. Брат решил оставить особняк за собой. Велел держать здесь рабов, хозяйство и прочее. Но так ни разу и не приехал сюда. О доме забыли. Все. Я тоже забыла. Один человек напомнил о нем.

— А что с твоим домом?

— Думаю, там все в порядке. Я отправила слугам письмо. — Падмири протянула к нему руку и осторожным движением поправила прядку волос, мешающую ему смотреть на нее. — Им велено беречь твои вещи.

— Благодарю.

Сен-Жермен кивнул. Скорей себе, чем Падмири. Появлялась возможность восстановить свои силы, повалявшись с денек на карпатской земле. Правда, он опасался, что этого ему может и не хватить. Слабость никогда еще не бывала столь продолжительной, она пугала его.

— Нельзя ли отправить меня туда прямо сейчас?

Глаза Падмири расширились.

— Что значит — прямо сейчас?

Он погладил ее по руке. Перебрал — один за другим — все ее пальцы.

— Падмири, я не раз говорил, что не хочу злоупотреблять твоей ко мне расположенностью. Вот весь ответ.

Ей явно было этого мало. В уголках темных глаз блеснули слезинки. Она всеми силами пыталась их удержать.

— Ах, Падмири, — вздохнул Сен-Жермен. — Не вынуждай меня открывать тебе больше, чем надо. Там, в твоем доме, в лаборатории, есть одна вещь, очень нужная мне. Это земля моей родины. Я потерял много сил. А соприкосновение с ней… восстановит потерю.

Частично, хотел он добавить, но промолчал.

Она поняла.

— Кровь помогла бы лучше?

Он отпрянул, пораженный не столько ее проницательностью, сколько жаждой, всколыхнувшейся в нем.

— Только кровь? Нет. Необходимо еще кое-что… ты ведь знаешь. Но… в твоей воле, — продолжил с нарочитой веселостью Сен-Жермен, — целое княжество Натха Сурьяратас, и с твоей стороны было бы не очень разумно предлагать себя какому-то инородцу, в особенности такому ветреному, как я.

Шутка должна была ее подбодрить, но она разрыдалась. Встать Сен-Жермен не мог, он следил, как она плачет, и с глубокой нежностью в голосе повторял:

— Падмири, Падмири, что же теперь будет? Что же нам делать, если все против нас?

Она прилегла на подушки и, всхлипывая, как обиженная девчонка, приникла к нему.

— Побудь со мной в эту ночь, гордый избранник Шивы. Дай мне что сможешь и возьми все, что я смогу тебе дать. Позволь мне какое-то время побыть собой, ибо утро все переменит. Я сделаюсь рани, а ты должен будешь уйти.

— Да, — отозвался он, совлекая с нее одежду. — Видно, любовь и впрямь самый хрупкий из божьих даров. Люди тянутся к ней, но беречь не умеют. — Он притянул возлюбленную к себе, и первые его поцелуи были горьки.

Потом ласки стали более жаркими, правда Падмири боялась, что он причинит ей боль. Потертости на ее бедрах и ягодицах отчаянно ныли, а еще она опасалась, что их неприглядный вид его охладит. Ничего подобного не случилось, он был восхитительно нежен. Первое извержение вызвало в ней восторженный крик. Второе ошеломило ее, третье лишило сознания. Но не совсем, просто Падмири утратила свое «я». Он и она сделались нераздельны, переливаясь друг в друга: он отдавал ей себя, и она отвечала тем же. Все отошло, отлетело, все сделалось мелким — княжество, Тамазрайши, кровавые ритуалы и мятежи. Это — она поняла — был миг очищения: прошлое отступало, даруя ей новую жизнь. А еще она поняла, что они с ним теперь не расстанутся, даже расставшись. Он останется в ней, и она останется в нем. В том, что так все и будет, Падмири не сомневалась. Ибо где-то совсем рядом лопоухий Ганеша одобрительно махнул хоботом и потряс головой.

Она не плакала, когда он уезжал. Слезы — знак слабости, а рани должна быть твердой. Стоя на просторной веранде, она напряженно следила, как исчезают вдали четыре фигурки — он и три стражника, — пока восходящее солнце не ослепило ее.

Письмо Сен-Жермена в Дели.

Достойнейший Джелаль-им-аль Закатим!

Пусть Аллах наградит тебя сильными и здоровыми сыновьями, процветанием в этой жизни и всеми радостями в иной!

Посылаю вместе с этим письмом скромный подарок — в знак моей искренней благодарности за поддержку, оказанную моему Руджиеро в те шестнадцать дней, что он провел в твоем доме. С твоей стороны это весьма благородно, ведь мы принимали тебя не так.

Твои рабы доставили мне различные материалы из тех, что я заказывал какое-то время назад. Особенно благодарю за европейскую землю особого сорта, ведь мои собственные запасы были уже на исходе, так что посылка пришла очень кстати. Еще раз благодарю.

После всех великодушных услуг, которые ты нам оказал, мне весьма огорчительно ничего не прибавить к официально высланному в Дели отчету о гибели Тамазрайши. Сознаю, как для тебя это важно, но не считаю благоразумным передавать сплетни и слухи, тем более что они очень и очень разнятся между собой.

В числе слуг, сопровождавших твой караван, доставивший мне европейскую землю, некоторые ингредиенты и Руджиеро, есть молодая женщина, уроженка Китая. Рассказ ее тронул Она христианка, что для Китая огромная редкость, принадлежит к церковной общине несторианского толка; та и послала ее с двумя сотоварищами (братом и еще одним человеком) на Запад — искать других христиан. Брат по дороге умер, другой малый сбежал, в Пу-На бедняжка попала в лапы какого-то негодяя. Заплатила ему немалые (и последние) деньги за переезд в Константинополь, и тот усадил ее на корабль. В море капитан возжелал близости своей довольно привлекательной пассажирки, а когда та ему отказала, заковал ее в цепи и продал в первом порту. Там китаянку, по счастью, купил твой дядя, после чего она оказалась в княжестве Натха Сурьяратас. Почему «по счастью», я сейчас поясню, ибо (в который уже раз) рассчитываю на твою помощь. То, что эту рабыню отправили с караваном, показывает, что хозяин не очень-то держится за нее. Я же готов взять эту странницу с собой в Европу и позаботиться, чтобы она, теперь уже без помех, довела свое трехлетнее путешествие до конца. Предлагаю тройную сумму против той, что заплатил за нее твой дядя, деньги посылаю с твоим посредником. Надеюсь, ты все устроишь со свойственной тебе деликатностью и так, чтобы никто не чувствовал себя ущемленным. Людям упорным и чистым духом следует, как мне кажется, по возможности помогать.