Челси Ярбро - Дорога затмения

Отбежав на десяток шагов, Масаги бросил недоуменный взгляд на метательную звезду, застрявшую у соперника под ключицей. Это было проявлением слабости, но Сен-Жермен не позволил себе порадоваться промашке врага, он отдыхал, экономя и силы, и чувства.

И не успел среагировать на движение Сайто. В ногу его впилась вторая метательная звезда. Пренебречь этим ранением было уже невозможно. Нагнувшись, Сен-Жермен потянул зубец на себя, и тут над ним вырос Масаги, воздевший катану для последнего, сокрушительного удара.

Византийский клинок, взметнувшийся вверх, спас своего владельца от неминуемой смерти, но дамасская сталь, издав схожий с рыданием звук, лопнула и сломалась.

Сайто Масаги вновь вскинул катану, намереваясь завершить поединок, но острое лезвие лишь разрубило воздух — в том месте, где только что стоял его враг. Островитянин был озадачен, в нем шевельнулся страх. Обезоруженный и дважды раненный инородец не думал сдаваться. Наверное, он и впрямь какой-нибудь маг. О том говорили и его странное имя, и сверхъестественное умение уходить от ударов. С ним надо держаться настороже.

Замешательство островитянина было на руку одетому в черное человеку. Он словно читал мысли Сайто и всякий раз уворачивался от полосы сияющей стали, сработанной оружейниками Хонсю. Сайто Масаги взвыл и схватился за наголовник. В воздухе просвистели еще три метательные звезды. Все исчезли в кустах, но две не прошли мимо цели, — одна оставила след на левом плече инородца, другая задела его икру, когда он карабкался на огромный — выше человеческого роста — валун.

Обретя равновесие на покатой поверхности камня, Сен-Жермен выхватил из-за пояса франкский топорик, словно осколок солнца засиявший в его руке.

— Что за трусость? — взревел Масаги, но рев был прерывистым, ибо островитянин устал.

Сен-Жермен вскинул топорик.

— Остынь! — крикнул он. — Я не хочу тебя убивать.

Он удивился своим словам, прежде чем осознал, что и вправду не хочет завершить эту схватку хладнокровным убийством. Слишком много смертей тянулось за ним из прошлого. Слишком много смертей.

Вместо ответа Масаги метнул новый диск и испустил торжествующий вопль, когда лоб инородца перепахала кровавая борозда.

Сен-Жермен разочарованно передернул плечами. В следующее мгновение глаза его сузились, а рука примерилась к тяжести топора. Трубный рев боевого рога не помешал ему размахнуться, и только отчаянный вопль Руджиеро спас неразумному островитянину жизнь.

— Господин! — крикнул слуга. — Обернись!

Бойцы обернулись и увидели, что за их спинами медленно раскрываются крепостные врата.

— Нет! — завопил Масаги, запрыгивая на плоский камень, притиснутый к валуну, на котором стоял его враг. Он непременно достал бы проклятого инородца мечом, но нога его подвернулась, и Масаги упал.

Сен-Жермен молча смотрел, как его противник поднимается на ноги, как он трясет ушибленной головой.

— Не вынуждай меня раскроить тебе череп.

Слова эти проникли в сознание островитянина, и он испытал приступ стыда. Оглушенный и беззащитный, Масаги глянул на инородца, увидел зубцы метательных звезд, торчащие из его ран, увидел готовый к бою топорик и побледнел, понимая, что проиграл.

Восемь всадников, выехавших из крепости, придержали коней.

— Остановитесь! — сказал старший из них. — Приказываю прекратить этот бой!

Лицо Сайто Масаги обвисло.

— Да, господин, — пробормотал он растерянно. — Если твое желание действительно таково.

— Оно именно таково. Человек, способный столь доблестно биться и вдобавок сумевший тебя превзойти, заслуживает уважения и почета. — Всадник обернулся к Сен-Жермену. — Кажется, тебя зовут Ши Же-Мэн?

— Это так, генерал Мон Чи-Шинг, — кивнул Сен-Жермен, косясь на понурившегося Масаги.

— Достойное имя и вполне подобающее тебе. Неутомимо сражаться, несмотря на болезненные ранения, могут лишь великие воины. — Генерал кивнул своей свите. — Позаботьтесь о нем.

Сен-Жермен слегка поклонился и только тут ощутил, какую боль причиняют ему вошедшие в его плоть заостренные зубья.

— Мой слуга позаботится обо мне, — вяло ответил он и испытал легкое удивление, увидев, как исказилось лицо Масаги.

— Ты выдающийся воин, — сказал своему недавнему противнику Сен-Жермен, но никакого отклика не дождался.

— Рад приветствовать тебя и твоих спутников в крепости Чио-Чо, — важно произнес Мон Чи-Шинг, сопровождая свои слова официальным поклоном.

В чем дело, спросил себя Сен-Жермен, почему так взволнован Масаги? Ему захотелось как-нибудь подбодрить уроженца Хонсю, однако Руджиеро уже тянул к нему руки, а заостренные зубья метательных звезд, казалось, пошли путешествовать по всему его телу, отчего стало слишком уж хлопотно не то что разговаривать, но и думать.

Письмо Оливии-римлянки к Сен-Жермену в Ло-Янг, отправленное со странствующим монахом и уничтоженное вместе с доставщиком бывшими крестоносцами в Туркестане.

Ракоци Сен-Жермену Франциску, обосновавшемуся в городе, который то ли существует, то ли нет, Оливия шлет свои самые искренние приветствия.

Твое письмо, два года где-то блуждавшее, удивило меня и вновь напомнило, как мне тебя не хватает.

Возможно, мне следует упомянуть, что предыдущую твою весточку я получила лет двадцать назад. Ты сообщил, что отправляешься на Восток, и затих. Евреев и впрямь изгнали из Франции, толпа в Лионе сожгла троих наших, а рыцари, соблазнившись новым Крестовым походом, принялись подвергать гонениям всех, на кого им вздумывалось навесить ярлык хулителя веры. О да, да — ты оказался прав!

Скажи же, обрел ли ты рай, о котором мечтал? Ты ведь был некогда в полном восторге от мест, где пребываешь теперь. Помню, как ты, вернувшись из первого восточного путешествия, расхваливал учтивость тамошних жителей, их уважение к научным занятиям и терпимость. Но это было много веков назад. Все ли теперь там соответствует твоим прежним приятным воспоминаниям? Надеюсь, что все. И все-таки… Неужели же скрытность и постоянная осмотрительность — единственный предначертанный нам и нам подобным удел? Правда, на свою судьбу я не жалуюсь, ибо (как ты и предвидел) давно научилась жить, не вызывая ничьих подозрений. Разумеется, ты мог бы жить здесь вместе со мной. Ведь, что ни говори, это — твой дом, и он остается твоим вот уже более тысячи лет. Возвращайся в Рим, ты найдешь здесь успокоение. Я представлю тебя соседям как своего дальнего и несколько чудаковатого родственника. Все пройдет гладко, мой друг.

Между прочим, я перестроила северный флигель. Ты ведь позволил мне производить здесь изменения, да? Атриум теперь выглядит как настоящий зал для приемов, второй этаж опоясывает галерея, и все комнаты имеют выход во двор. Это совсем не походит на наше жилище в Тире. Как видишь, я помню о нем. И о тебе, хотя и не вижусь с тобой около четырех сотен лет. Но все еще жду, все на что-то надеюсь.