Челси Ярбро - Дорога затмения

— Все не совсем так.

Падмири смирилась с уклончивостью ответа. В конце концов, он ведь пришел. А для того чтобы отказаться от ужина, у человека может быть масса причин. Например… расстройство желудка. От грубости пришедшей ей в голову мысли она слегка покраснела и поспешно сказала:

— Наши обычаи тоже содержат множество ограничений, но вы, как я заметила, прекрасно свыкаетесь с ними.

— Откуда вам знать, что они не сходны с обычаями моей родины? — спросил он, любуясь носками своих китайских сапог.

— Уклад нашей жизни очень интересует вашего Руджиеро, а значит, и вас. Кстати, мне кажется, он владеет нашей речью куда свободнее, чем это себе представляют слуги в людской. — Она внимательно осмотрела сласти, лежащие на подносе, но не решилась притронуться к ним.

— Вы весьма проницательны, — сухо сказал Сен-Жермен. — Надеюсь, вам не захочется разоблачить этот пустячный обман. Для остальных он безобиден, а нам в какой-то мере полезен.

Падмири гордо вздернула подбородок.

— Вы полагаете, мне есть дело до слуг?

К ее удивлению, Сен-Жермен рассмеялся.

— Разумеется, есть. Вы ведь слишком умны, чтобы не понимать, что наши слуги в иных вопросах мудрее всех философов мира.

Лицо индианки смягчилось. Как все же приятно вести беседу без оглядки на сонм условностей, диктуемых половыми и кастовыми различиями. Этот человек, хотя он и инородец, гораздо лучше ее понимает, чем большинство встречавшихся ей мужчин.

— Вы правы, — улыбнулась она. — Я и впрямь очень во многом завишу от собственных слуг. — Высказавшись таким образом, Падмири вдруг испугалась, что гость неправильно истолкует ее слова. Сочтет, например, ее слишком немощной или вообразит что-то еще.

Он молчал. В разговоре возникла неловкая пауза. Внезапно до Падмири дошло, что ее просто-напросто изучают. Как букашку или иное занятное существо. Внутренне содрогнувшись, она решилась идти напролом и сказала:

— У нас тут, как правило, мужчины к женщинам в гости не ходят, да и женщинам не очень уместно принимать их в подобном качестве у себя. — Небо, как трудно с ним объясняться, подумалось ей. — Но это все-таки не считается чем-то недопустимым. Проживая довольно уединенно, я иногда позволяю себе видеться с теми, кто мне интересен. — Но не с глазу на глаз, не поздней порой и не в комнате, напоенной ароматом сандала, прибавила она мысленно для себя. — Так что тот, кто нас с вами сейчас бы увидел, ничуть бы не был смущен.

— Вот как? — поднял бровь Сен-Жермен, отнюдь не уверенный, что так все бы и вышло.

— Разумеется, — кивнула она, отводя в сторону взгляд. — Конечно, если бы мы с вами не пребывали в зрелых летах, кто-нибудь мог бы и осудить нас, но в данном случае наша встреча не дает никакого повода для нареканий.

Чужеземец опять смолчал. Он что, смеется над ней или же, наоборот, совершенно не понимает, как ей сейчас неуютно и тяжело? Надо разговорить его, решила Падмири и попыталась зайти с другого конца:

— Вы провели в моем доме уже более месяца, и, возможно, условия, в каких вам приходится жить, не очень-то хороши. Мы могли бы это сейчас обсудить. Хозяйка я нерадивая, но готова как-то поправить то, что вызывает в вас недовольство.

Он молчал. У нее вдруг возникло огромнейшее желание отослать его прочь, чтобы разом и навсегда покончить со всем этим мучением.

— Этот дом не дворец, — раздраженно произнесла она. — Бывает, не все в нем идет гладко. Но я не хочу, да и не обязана тут что-то менять.

— Менять ничего и не надо. Я всем доволен, Падмири. — Теплота, с какой это было сказано, поразила ее. — Я обрел тут не только надежный приют, но и нечто неизмеримо большее. Благодарю.

Вконец растерявшись, Падмири не могла придумать, что на это сказать. Ее тонкие пальцы непроизвольно комкали шелк одеяния.

— Я весьма этому рада, — выдавила наконец она из себя, вовсе не ощущая в душе никакого подъема.

— А я рад тому, что вы это сказали. Иначе мне бы пришлось покинуть ваш дом, — сказал чужеземец, и в его голосе прозвучала такая печаль, что у нее перехватило дыхание.

— О чем вы?

Желание прогнать его от себя улетучилось, но неловкость не проходила. Может быть, ее порождало странное поведение чужака. Он держался с ней просто, как с давней знакомой, без искательности и фатовства. И все же во всем его облике таилась загадка.

— Я и сам не пойму, — усмехнувшись, сказал Сен-Жермен, хотя ответ был пугающе прост: его тянуло к Падмири. Тянуло с момента их первой встречи, но он хитрил сам с собой и, признаться, довольно успешно. Помогали работа и неизбывная боль, ибо чувство к Чи-Ю в нем еще не остыло.

— Что ж, подождем, когда вам все станет ясно, — подстраиваясь под его тон, ответила индианка, разглаживая морщинки на юбке. — А пока ответьте мне: кто вы?

— Что вы имеете в виду? — осторожно спросил Сен-Жермен.

— Именно то, о чем спрашиваю, — сказала Падмири. — Вы родом с Запада, вы алхимик — видимо, очень искусный, — вы широко и разносторонне образованный человек, но почему-то находитесь не на родине, а у нас. Беды пока что минуют Натха Сурьяратас, однако в мире сейчас очень тревожно. Империи рушатся, властителей убивают, государства непрочны, границы подвижны. Это творится всюду. Вашу страну что же — наводнили враги? Или, быть может, друзья, сделавшиеся врагами? — Она припомнила бунт, уничтоживший все их семейство.

— Моей страны больше нет, — подтвердил вполне искренне он. — Но странствую я не по этой причине. — Можно было бы сочинить ей в утеху что-либо мало-мальски правдоподобное, но ему не хотелось лгать.

— Ладно, Сен-Жермен, я сдаюсь, — сказала Падмири, — и не стану более вам докучать. — Беспокойство, ее угнетавшее, стихло, но вместе с ним пропало и всяческое желание доводить эту беседу до какого-либо конца.

— Знаете ли, Падмири, — произнес он, улыбнувшись, — боюсь, что в сложившейся ситуации докучливым выгляжу я. Говоря по правде, когда ваш брат предложил мне здесь поселиться, я был не очень доволен, но подчинился приказу. Однако то, что я здесь нашел, наполнило мое сердце чувством самой искренней благодарности. И все-таки привело меня к вам совсем не оно.

Падмири давно уже выучилась не слишком-то доверять вежливым словесам, а потому, усмехнувшись, спросила:

— Что же тогда? Любопытство? Желание поразвлечься?

— Последнее ближе к истине, но не вполне отражает ее.

Смуглое лицо индианки порозовело от удовольствия. Не все, нет, не все потеряно в жизни женщины, если даже намек на некоторую фривольность способен так ее взволновать.

— Тогда в чем же дело?

— В вас. — Глаза ее дрогнули и расширились. Он видел это, но, собравшись с духом, продолжил: — В знак благодарности я мог бы послать вам алмаз или редкую книгу — на том все бы и кончилось. Но мне нужны вы. — Достоинство, с каким было принято это признание, поразило его.