Стивен Кинг - Исход (Том 2)

— Фран, нам придется забрать эту штуку с собой, — сказал Ларри.

— Да…

— И показать ее Стью. Не знаю, прав ли Лео насчет того, что они на стороне темного человека, но, по крайней мере, Гарольд очень опасен. Ты же сама понимаешь.

— Да, — снова повторила Франни. Ей стало дурно. Вот так заканчиваются дневниковые дела. Казалось, она знала это, знала все с того самого момента, когда увидела смазанный отпечаток большого пальца, и она продолжала уговаривать себя не падать в обморок, только не это.

— Фран? Франни? Тебе плохо? — Голос Ларри. Издалека.

Два первых предложения из дневника Гарольда:

«Самым великим удовольствием в это великолепное постапокалиптическое лето стало бы для меня убийство мистера Стюарта-Кобеля-Редмена. И возможно, я убью также и ее».

— Ральф? Ральф Брентнер, ты дома? Ку-ку, есть кто-нибудь?

Надин с хозяйственной сумкой в руках стояла на крыльце, заглядывая в дом. Во дворе не было мотоциклов, только пара стоящих рядом велосипедов. Ральф услышал бы ее, но нужно было подумать и о немом. Глухонемом. Можно кричать до посинения, но он не ответит, и все же он может находиться рядом.

Надин подергала дверь, та оказалась открытой. Она вошла в небольшую прихожую, прочь от мелкого сеющего дождика. Четыре ступеньки вели в кухню, и целый пролет уходил вниз, в цокольный этаж, где, как сказал Гарольд, обосновался Андрос. Придав лицу самое доброжелательное выражение, Надин спустилась вниз, придумывая оправдание своему визиту, если Ник окажется там.

«Я вошла сразу, потому что знала — ты не услышишь мой стук. Хотела узнать, будет ли вторая смена, ведь нужно починить эти два перегоревших мотора. Брэд говорил тебе что-нибудь по этому поводу?»

Внизу было только две комнаты. Одна из них оказалась спальней, напоминающей монашескую келью. Вторая служила кабинетом. В ней был стол, большое кресло, корзина для мусора, книжный шкаф. Стол был усеян исписанными листками, Надин быстро просмотрела их.

Большинство не имело для нее особой цены — скорее всего, таким образом Ник принимал участие в разговоре («Я думаю так, но не стоит ли спросить его, нельзя ли сделать это проще?» — было написано на одном листке). Другие представляли собой памятки для него самого, мысли, наброски. Несколько таких листков напомнили ей обведенные рамкой девизы из дневника Гарольда, которые тот с саркастической улыбкой, называл «Ключи к Лучшей Жизни».

На одном из листков было написано: «Поговорить с Гленом насчет торговли. Знает ли кто-нибудь из нас, как начинается торговля? Дефицит товаров, ведь так? Или видоизмененный угол на каком-то рынке. Мастерство. Это может оказаться ключевым словом. Что, если Брэд Китчнер вздумает продавать, а не просто отдавать? Или доктор? Им мы будем платить? Гм-м-м».

Другая запись: «Защита общества — это улица с двусторонним движением».

Еще одна: «Каждый раз, когда мы говорим о законе, меня всю ночь мучают кошмары о Шойо. Вижу, как они наблюдают. Вижу, как Чайлдресс швыряет свой ужин через камеру. Закон, закон, что же мы делаем с этим проклятым законом? Смертная казнь. А теперь более веселая мысль. Когда Брэд снова пустит электричество, интересно, сколько времени пройдет, пока кто-то не попросит его соорудить электрический стул?»

Надин отвернулась от исписанных листков — с отвращением. Увлекательно просматривать бумаги человека, который может выражать свои мысли только в письменной форме (один из профессоров в ее колледже любил повторять, что мыслительный процесс не может быть полным без артикуляции), но цель ее прихода сюда была иной. Ника здесь не было, вообще никого не было. Не стоило испытывать фортуну.

Надин снова поднялась наверх. Гарольд сказал ей, что заседание, скорее всего, состоится в гостиной. Это была огромная комната с камином, на полу лежал пушистый ковер цвета красного вина. Вся западная стена была стеклянной, открывая глазу великолепный вид на Флатироны. Надин почувствовала себя выставленной на всеобщее обозрение, как на витрине. Она знала, что внешняя сторона термоплекса йодирована, так что снаружи можно было увидеть только собственное отражение, но чисто психологическое ощущение оставалось прежним. Она хотела поскорее выполнить задуманное.

В южной стороне комнаты Надин нашла то, что искала, — огромный встроенный шкаф, который Ральф еще не успел убрать. В нем висели пальто, лежали другие теплые вещи, громоздились коробки с обувью.

Проворно орудуя, Надин достала из сумки продукты. Они были всего лишь камуфляжем. Под баночками с томатной пастой и сардинами находилась обувная коробка с динамитом и рацией.

— Если я положу ее в шкаф, — спросила Надин Гарольда, собираясь сюда, — не смягчит ли дополнительная стена силу взрыва?

— Надин, — ответил Гарольд, — если это устройство сработает, а у меня нет причин сомневаться в этом, оно снесет не только этот дом, но добрую половину холма. Положи его в любое укромное место, где оно останется незамеченным до их сборища. Шкаф вполне подойдет для этой цели. Дополнительная стена, взорвавшись, выполнит роль шрапнели. Я доверяю твоим суждениям, дорогая. Все будет, как в той сказке о портном и мухах. Одним ударом семерых. Только в данном случае мы имеем дело с кучкой политиканов.

Надин, отодвинув в сторону туфли и шарфы, засунула коробку поглубже, прикрыла ее вещами и закрыта дверцы шкафа. Вот так. Дело сделано. К лучшему или к худшему.

Она быстро покинула дом, не оглядываясь назад, стараясь игнорировать голос, не желавший умирать, голос, который просил ее вернуться и разъединить провода, связывающие динамит и рацию, моливший бросить все, пока это не свело ее с ума. Потому что разве не это ждет ее впереди, теперь уже недели через две? Разве не безумие будет единственным логическим завершением ее пути?

Бросив сумку с продуктами в багажник, она села на свою «веспу». И все время ее поездки голос вел свое: «Ты же не собираешься оставить это там, ведь так? Ты ведь не собираешься оставить там эту бомбу?»

«В мире, в котором погибло столько людей…»

Надин сделала поворот, с трудом разбирая, куда она едет.

«… самый великий грех отнять человеческую жизнь».

А здесь целых семь жизней. Нет, даже больше, потому что Комитет собирается заслушать отчеты предводителей нескольких подкомитетов.

Надин остановилась на углу Бейзлайн-роуд и Бродвея, намереваясь развернуть «веспу» и вернуться назад. Она дрожала как осиновый лист.

И позже она так и не смогла точно объяснить Гарольду, что же случилось, — по правде говоря, она и не пыталась сделать этого. Ее охватил ужас.

У Надин потемнело перед глазами. Темнота пришла, как медленно опускающийся черный занавес, колышущийся на ветру. Время от времени ветер дул сильнее, и занавес хлопал сильнее, и из-под его покрова она видела проблески дневного света и неясно этот пустынный перекресток. Но занавес неотступно затмевал зрение, и вскоре она затерялась в нем. Она ослепла, оглохла, потеряла всякую чувствительность. Думающее существо, Надин-эго, плыло в темном черном коконе, напоминающем морские волны или некую текучую субстанцию.