Ян Валентин - Звезда Cтриндберга

– Усилие? Что за усилие? – пробормотал Дон, пытаясь сосредоточиться.

Ответа на этот вопрос он не получил – Эберляйн уже стоял рядом с человеком-жабой у входа в вестибюль. Оттуда, как Дон помнил, начинался коридор, ведущий в северную башню крепости.

В самом центре вращающегося черного солнца на мраморном полу сидел лысый старик в кресле-каталке с электроприводом. Один глаз его напоминал вставленный в глазницу серый камешек, зато другой смотрел на удивление остро и внимательно.

За окном Зала Обергруппенфюреров висел узкий восковой месяц, едва прикрытый тонким, как струйка дыма, облачком. Вниз, в крипту, вела крутая лестница. Зал то и дело озарялся мерцающими отблесками пламени – там, внизу, в гиммлеровской Вальхалле, впервые за семьдесят лет зажгли вечный огонь.

Рядом с креслом Фатера стояла Елена, переминаясь с ноги на ногу, – ей было явно неудобно в темно-красном вечернем платье. По другую сторону – двое бритоголовых с настолько непроницаемыми физиономиями, что Дону показалось, что это фаянсовые куклы.

Он перевел глаза на молодую женщину в красном – не на черное же солнце ему было смотреть. Эберляйн подвел его к перилам лестницы, чтобы показать горящий внизу факел.

Потом они подошли к Фатеру. Эберляйн прокашлялся и хотел что-то сказать, но Фатер его опередил.

– Спасибо, я знаю, – сказал он и протянул Дону скелетообразную руку.

Дону показалось, что он обменялся рукопожатием с пауком. Он содрогнулся и поторопился отпустить руку.

– Дон Тительман, – сказал Фатер. – И конечно, kleine Eva.

Эва словно бы и не заметила протянутой руки. Фатер засмеялся.

– Вы совершили большое путешествие, чтобы сюда попасть, – сказал Фатер после паузы и уставился своим одним глазом на Дона. – И вы нам очень помогли. Теперь, чтобы вызвать сферы Стриндберга, Фонду не хватает только одного.

Не спуская глаз с Дона, он нажал рычаг на ручке кресла. Гидравлический механизм помог ему принять стоячее положение.

– Нам нужна ваша помощь, чтобы выполнить обещание.

– И что будет потом? – спросил Дон.

– Сегодня вечером мы выполним обещание, – повторил Фатер. – Мы должны принести жертву, если вам угодно называть это так. Такое решение было принято после смерти Карла Марии Вилигута, в самые мрачные времена для Фонда. Я бы сказал, что вы, с вашим происхождением, можете рассматривать это как оказанную вам честь.

Дон покрутил головой – ему показалось, он спит. Но Фатер истолковал его жест по-другому.

– В такой исторический момент, как этот, – сказал он раздраженно, – места для колебаний быть не должно. Там, внизу, в крипте, которую эсэсовцы во главе с Гиммлером называли Вальхаллой… – Он словно выплюнул это слово, настолько брезглива была интонация. – Там в крипте, как вы знаете, стоит двенадцать каменных постаментов. И сегодня, больше чем через семьдесят лет, им суждено выполнить свое истинное назначение. Здесь собралось одиннадцать человек… как бы сказать… одиннадцать ключевых фигур Фонда. Они образуют круг, формирующий ограниченное телекинетическое поле. Крест и звезда будут опущены в пламя вечного огня на специальной цепи. При достижении нужной температуры они сплавятся между собой, и перед нами вновь окажется навигационный инструмент Стриндберга. На внешней сфере засияют звезды Малой Карловой Колесницы, а на внутренней мы увидим координаты туннеля в Подземный мир. И в этот момент, Дон Тительман, начнется новая, куда более счастливая эра.

– Ich vintsh aych glik, – сказал Дон. – Желаю удачи. Чтобы у вас все сложилось. Ни пуха ни пера.

– У нас ? Вы тоже будете там, внизу, – сказал Фатер. – Можете рассматривать это как последнюю услугу Фонду.

Дон вопросительно посмотрел на молодую женщину в красном, ту самую, которой он передал звезду. Она смотрела в пол, плотно сжав губы.

– Дело вот в чем, – сказал Фатер, – после смерти Карла Марии Вилигута Фонд принял решение: когда придет час, торжественно отметить триумф еврейской крови над нацистами. И церемония эта должна состояться в тот день, когда произойдет новое воссоединение креста и звезды, причем не где-нибудь, а в великолепной башне, созданной именно для этой цели.

– Еврейской крови? Я не понимаю…

Дона качнуло. Неуловимым движением женщина в красном оказалась рядом, чтобы его поддержать.

– Ваша еврейская кровь, Дон Тительман, – сказал Фатер. – Вы должны одолжить нам вашу еврейскую кровь. Там, в крипте, есть углубление, которое мы поклялись заполнить кровью. Елена?

Дон почувствовал ее нерешительность.

– Пора, – сказал Фатер.

Елена не двинулась с места. Потом, словно очнувшись, положила руку Дона себе на плечо:

– Прошу вас следовать за мной.

Уже после первых ступенек Дон почувствовал запах горящего газа. Он закрыл глаза. По телу разлилась такая слабость, что Елене пришлось стаскивать его по лестнице, как тряпичную куклу.

Когда Дон вновь открыл глаза, он стоял у свода, за которым открывался круглый зал крипты. На черных каменных постаментах сидели одиннадцать очень старых людей. Голубоватый свет пламени из бассейна освещал их желтые пергаментные лица. Они, как по команде, посмотрели на Дона. Женщина в красном подвела его к лестнице, спускающейся в глубокий безводный бассейн. Дон огляделся, ища помощи. Среди сидящих на постаментах он узнал Эберляйна и человека-жабу. Они, не отрываясь, следили за каждым его шагом.

Разговоры стихли, наступило полное молчание. Дон поднял голову и тут же опустил – высоко на потолке над ним навис грязно-желтый паук свастики. Оттуда, из четырех отверстий в центре, свисали толстые цепи. Внизу они соединялись, удерживая квадратную решетку, на которой белели крест и звезда Стриндберга.

– Дайте мне руку, – шепнула Елена прямо в ухо.

Они стояли теперь так близко к газовой трубе, что Дон чувствовал жар от факела.

– И встаньте на колени.

Он подчинился и опустился на колени на каменный пол бассейна. В руке Елены что-то блеснуло. Его сильно тошнило. Он отвернулся и в ту же секунду почувствовал резкую боль – острое, как игла, лезвие ножа ткнуло его в запястье.

– Скоро все кончится, – шепнула Елена, удерживая его, чтобы он не упал ничком.

Кровь из артерии струей брызнула на пламя. Послышалось шипение, и в воздухе явственно запахло железом. Дон, почти теряя сознание, поднял глаза на свастику, на решетку с молочно-белыми крестом и звездой. Это, значит, и есть Центр Мира, подумал он.

Дон стоял на коленях. Кровь постепенно заполняла небольшое углубление вокруг факела. Елене, похоже, церемония была не по душе.

– Хватит, – сказала она и помогла ему встать.

Послышался вздох разочарования. Последнее, что заметил Дон, когда они проходили сводчатый вход, – одобрительный кивок Эберляйна. Серо-желтые глаза его за поляризованными стеклами сияли.