Ким Харрисон - Демон отверженный

— Мне эспрессо, — гордо произнес он. — Черный. Но наш, не турецкий, потому что от этого турецкого дерьма у меня понос открывается на неделю.

— Не всем интересно, Дженкс, — буркнула я ему сквозь зубы, перебрасывая сумку вперед. — Слушай, ты не нашел бы нам столик? Где-нибудь в уголке, где народу поменьше?

— И чтобы за спиной у тебя стена. Ща будет, — ответил он.

В теплом и влажном климате кофейни ему явно стало лучше. Долгое охлаждение ниже сорока [1] По Фаренгейту. Приблизительно 4,5 по Цельсию. погружает его в спячку, но хотя в Цинциннати такая температура по ночам уже теперь бывает частенько, пень, где живет Дженкс со своим многочисленным семейством, сохранит достаточно тепла где-то до середины ноября. Я с ужасом предвидела их переезд в церковь, где живем мы с Айви, но им нельзя впадать в спячку и рисковать, что Маталина, жена Дженкса, с ее хрупким здоровьем умрет от холода. Так что шарф я сейчас надела ради Дженкса, а не ради себя.

Сама тоже обрадовавшись теплу помещения, я расстегнула куртку, протянула мальчику двадцатку и бросила сдачу в банку для чаевых. А тому бизнесмену пришлось ждать, пока я писала на чеке «встреча с клиентом» и убирала его в сумку.

Обернувшись, я увидела, что моя мать и Миниас неловко переминаются перед столом, стоящим у стены. Дженкс сидел на люстре, и сыплющаяся с него пыльца поднималась в потоке горячего воздуха от лампы. Они ждали, чтобы первой села я, так что я прихватила салфеток и пошла к ним.

— Отличное место, Дженкс! — одобрила я, пробираясь мимо мамы к стулу у стены. Тут же мать села от меня слева, Миниас выбрал место справа, отодвинув стул на фут назад перед тем, как сесть. Он оказался почти в проходе — кажется, мы оба не хотели сидеть слишком близко друг к другу. Я воспользовалась возможностью снять куртку — и сама почувствовала, как оледенело у меня лицо, когда на запястье соскользнул браслет, когда-то подаренный Кистеном. Меня охватил почти панический приступ душевной боли, и я, не глядя ни на кого, сдвинула браслет обратно под рукав свитера.

Я носила его, потому что любила Кистена и все еще не была готова его отпустить. Однажды я сняла браслет, но оказалась не в состоянии положить его в шкатулку для драгоценностей рядом с острыми наконечниками — имитация зубов вампиров — которые он мне тоже подарил. Вот если бы я знала, кто убил его, — мне легче было бы дальше жить.

Айви пыталась выследить вампира, которому Пискари передал Кистена как легальный дар крови, но успеха не добилась. Я думала, что Сэм, один из лакеев Пискари, должен знать, кто это сделал — но Сэм не знал. Полиграф, который используют в ФВБ — это Федеральное Внутриземное Бюро, то же самое, что ОВ, только работают там обыкновенные люди, — вещь хорошая, но зачарованный амулет, который я ему надела на шею во время допроса у Айви, еще лучше. Но это последний раз я ей помогала в допросе. Когда эта вампирша сердится, хочется держаться от нее подальше.

То, что Айви не добилась результата — вещь необычная. Допрашивать она умеет не хуже, чем я умею попадать в беду. После «инцидента с Сэмом» мы с ней договорились, что розыском занимается она. Результатов не было, и меня уже одолевало нетерпение, но не идти же мне самой вытряхивать информацию из вампиров — крайне было бы неосмотрительно. Самое обидное, что разгадка сидит где-то в моем подсознании. Может, мне стоило бы поговорить с тем психологом из ФВБ, и он что-нибудь вытащит на свет божий? Нет, мне в присутствии Форда неуютно. Он ловит эмоции даже быстрее, чем Айви их чует носом.

В некоторой досаде я стала оглядывать интерьер кафе. У мамы за спиной висела одна из тех дурацких картинок, где младенцы одеты под цветы, плоды и тому подобное. Тут у меня рот раскрылся, и я посмотрела сперва на Дженкса, потом за прилавок, где с профессиональной сноровкой трудился парнишка студенческого возраста. Вот оно что! — ударило меня узнавание. Это же та самая кофейня, где мы с Айви и Дженксом приняли решение уйти из ОВ и работать самостоятельно! Только паренек теперь держался куда профессиональней. У него на полосатом красно-белом фартуке красовалась нашивка менеджера, и несколько подчиненных были готовы помочь ему в самых неприятных моментах управления заведением.

— Рейч! — зашептал Дженкс, взволнованно посыпая мой свитер золотом. — А это не та забегаловка, где мы…

— Она, — перебила я, не желая посвящать Миниаса в подробности моей жизни больше, чем это необходимо.

Демон тем временем развернул бумажную салфетку и так аккуратно разложил ее на джинсовой коленке, как будто это был драгоценный шелк. Я с некоторой неловкостью вспоминала тот вечер, когда решила уйти из ОВ. Не зная броду, бухнуться в жизнь независимого сыщика/охранника/на-все-руки-оперативника в компании вампирши — это было одно из самых глупых и самых удачных решений за всю мою жизнь. Очень согласуется с мнением Дженкса и Айви, будто я постоянно хожу по краю гибели, чтобы наслаждаться адреналином.

Может, когда-то и ходила, но больше я так не делаю. На сто процентов излечилась, пока думала, что из-за меня погибли Дженкс и Айви, а смерть Кистена забила последний гвоздь. И я это докажу: я не буду работать с Миниасом, что бы он ни предложил. Прошлого повторять не стану. Я умею менять свое поведение. И я это сделаю. Прямо сейчас. Вот смотрите.

— Кофе готов! — крикнул парнишка за стойкой, и Миниас снял салфетку с колена, будто собирался встать.

— Я возьму, — опередила его я, стараясь, чтобы он как можно меньше взаимодействовал с кем бы то ни было.

Миниас протестовать не стал. Я собралась встать — и поморщилась. Нет, с матерью я его тоже не хочу оставлять.

— Да ради бога, — сказала мама, вставая и шлепая сумку на стол. — Я принесу.

Миниас тронул ее за рукав, и я ощетинилась.

— Алиса, ты тогда не могла бы и корицу захватить? — спросил он. Мама кивнула, медленно высвободила руку и пошла. При этом она держалась за то место, где были его пальцы.

— Не трогай мою мать, — предупредила я и почувствовала себя увереннее, когда Дженкс принял на столе агрессивную позу, зловеще стрекоча крыльями.

— Кто-то ее должен тронуть, — сухо ответил Миниас. — Ее уже двенадцать лет никто не трогал.

— Только не ты.

Я отклонилась назад, скрестив руки на груди и глядя на маму, которая по-старушечьи мило ворковала с продавцом у стойки. Я задумалась. Мама не вышла замуж после смерти отца, и даже не встречалась ни с кем. Я знала, что она намеренно одевается старше своего возраста — чтобы мужчины держались на расстоянии. Если ее как следует постричь и одеть, мы вполне сошли бы за сестер — старшую и младшую. У нее как у колдуньи срок жизни добрых сто шестьдесят лет, и в то время как колдуньи обычно только в шестьдесят создают семью, она нас с Робби родила рано, пожертвовав для этого вероятной карьерой. Может быть, впрочем, мы появились случайно — дети страсти.