Ким Харрисон - Демон отверженный

Его глаза встретили мой взгляд — невозможно было оторваться от их блеска.

— Я не стану извиняться за свой эгоизм.

— Меня это не беспокоит.

Я и правда хотела знать, зачем он позвал меня, если не хочет ничего говорить. Нет, вдруг пришла мысль, и я почувствовала, что всякое выражение исчезло с моего лица. Он не то чтобы не хочет ничего рассказать — он обещал Тренту этого не делать.

Собравшись, я подалась вперед на прохладной коже кресла. Квен сфокусировал глаза, будто понял, что я догадалась. Отчетливо ощущая спиной присутствие доктора Андерс, я одними губами спросила:

— В чем дело?

Но Квен только улыбнулся.

— Думаешь, значит, — почти выдохнул он. — Это хорошо. — Улыбка смягчила сведенные болью черты лица, придав им выражение почти отцовское. — Не могу. Я обещал моему Са'ану.

Я отодвинулась, поморщившись, ощутила спиной собственную сумку. Дурацкая мораль у этих эльфов. Убить ему ничего не стоит, а слово нарушить он не может.

— Я должна задать правильный вопрос?

Он покачал головой:

— Нет такого вопроса. Есть только то, что ты видишь.

Ой, мама. Фокусы эти у старых мудрецов — терпеть не могу.

Дыхание у Квена вдруг стало труднее, накладываясь на далекую музыку. У меня зачастил пульс, я посмотрела на больничную аппаратуру, молчащую и темную.

— Тебе бы сейчас полежать спокойно, — сказала я встревоженно. — Силы тратишь.

Квен застыл серой тенью на фоне серых простыней, весь сосредоточился на одном: чтобы легкие продолжали работать.

— Спасибо, что пришла, — сказал он слабым голосом. — Я вряд ли еще долго протяну, и я очень буду благодарен, если потом ты попробуешь поладить с Трентом. У него сейчас трудный… период.

— Не вопрос.

Я протянула руку, ощупала его лоб. Он был горячий, но протягивать ему чашку с соломинкой со стола я не стану без просьбы, чтобы не задеть его гордость. Оспины выступили на побледневшей коже. Я взяла антисептическую салфетку, которую молча протянула мне Андерс, и стала промокать ему лоб и шею, пока он не поморщился.

— Рэйчел, — сказал он, отводя мою руку, — раз ты здесь, я хочу попросить тебя об одной услуге.

— О какой? — спросила я и повернулась к двери, потому что вдруг стала громче музыка. Это вошел Трент. Доктор Андерс пошла на меня ябедничать, а дверь закрылась, и музыка стала тише, свет исчез.

У Квена дернулось веко — он знал, что пришел Трент. Очень осторожно сделав вдох, тихо, чтобы не закашляться, он сказал:

— Если я не выберусь, ты не сможешь занять мое место начальника службы безопасности?

У меня челюсть отвалилась, и я отъехала вместе с креслом.

— Да ни за что! — ответила я, и Квен улыбнулся шире, хотя веки закрылись, скрывая нездешний блеск от увиденного там, за углом.

Трент подошел ко мне, и я ощутила его недовольство, что я его не подождала. А за этим — благодарность, что кто-то был с Квеном, пусть это даже я.

— Я и не думал, что ты согласишься, — сказал Квен. — Но спросить должен был. — Его глаза открылись прямо на Трента, стоящего рядом со мной. — У меня есть другой кандидат на случай твоего отказа. Ты можешь хотя бы обещать, что поможешь ему в случае нужды?

Трент переступил с ноги на ногу — напряжение искало выхода. Я хотела уже отказаться, и Квен добавил:

— Время от времени, если плата будет достаточной, а дело не противоречить твоим принципам.

Чувствовалось, что Трент сильно расстроился, и запах шелка и чужих духов стал сильнее. Я глянула на озабоченного магната, потом снова на Квена, который боролся за очередной вдох.

— Я подумаю, — ответила я. — Но вполне вероятно, что я его потащу на цугундер.

Квен закрыл глаза в знак того, что понял ответ, и его рука повернулась ладонью вверх, приглашая. Снова у меня защипало глаза. Черт, черт, черт! Он уходил, и его потребность в поддержке стала сильнее гордости. Как только можно на это смотреть?

Рука тряслась, когда я вложила теплые пальцы в его холодное пожатие. Ладонь сомкнулась на моей руке, у меня перехватило горло, и я зло вытерла глаз . Да будь оно все проклято!

Напряжение оставило Квена, дыхание его выровнялось. Самая старая в мире магия — магия сочувствия.

Доктор Андерс стала расхаживать между окном и комодом, бормоча:

— Она еще не была готова, я же ему говорила, что еще рано. Эта смесь давала лишь тридцатипроцентный результат, а сцепление было в лучшем случае слабым. Я не виновата, он должен был подождать!

Квен стиснул мне руку, и лицо его изменилось, хотя я не сразу поняла, что это улыбка. Его смешили слова Андерс.

Трент вышел в поднятую часть комнаты, и я вздохнула с облегчением.

— Вас никто не обвиняет, — сказал Трент, положив ей руку на плечо. И после едва заметной паузы добавил: — Вы не могли бы подождать снаружи?

Я удивленно обернулась, увидела ее лицо, возмущенное и потрясенное.

— Ох и злится она! — шепнула я Квену, чтобы он тоже знал.

Он в ответ сжал мне пальцы. Но, кажется, она меня тоже услышала, потому что уставилась на меня, полиловев, на целых три секунды, ища слова, но лишь резко повернулась и широкими шагами направилась к двери. Хлынули в комнату рокот барабанов и свет, и снова вернулась тихая темнота. Будто пульс, бился в ней ритм барабанов Такаты.

Трент шагнул на утопленный пол спальни Квена, быстрым злым движением спихнул какой-то дорогой аппарат с низкой тележки. Резкий стук прибора об пол потряс меня не меньше, чем эта демонстрация бессильной злости. Трент сел на освободившееся место, поставил локти на колени и уронил голову в ладони. Трент тоже когда-то смотрел, как умирает его отец.

Я почувствовала, что лицо у меня лишилось выражения, когда я увидела его — страдающего и будто обнаженного до самой этой боли в душе. Молодой, испуганный, он сейчас видел, как умирает второй взрослый из тех, кто его воспитывал. Вся его власть и богатство, привилегии и подпольные лаборатории не могли ему помочь. Быть беспомощным он не привык, и это ощущение рвало его на части.

Квен открыл глаза на грохот упавшего прибора, и я увидела, повернувшись к нему, что он этого ждал.

— Вот поэтому ты и здесь, — сказал он, и я как-то не поняла, о чем он. А он глянул на Трента, потом снова на меня. — Трент мужик хороший, — продолжал он, будто Трент и не сидел тут рядом. — Но он бизнесмен. Его жизнь и смерть — это числа и проценты. Для него я уже в земле. Бороться с ним по этому поводу бесполезно. А ты, Рэйчел, веришь в «одиннадцать процентов». — Он с трудом вдохнул. — И это мне нужно.

Длинная речь его вымотала, и он пытался теперь вдохнуть сквозь влажный хрип. Я крепче сжала его руку, вспомнив моего отца. Челюсти сжались, горло перехватило, когда я услышала в его словах правду.

— Не в этот раз, Квен, — сказала я, чувствуя, как подступает головная боль, и разжимая руку. — Я не собираюсь сидеть и смотреть, как ты будешь умирать. Все, что тебе нужно сделать — это дожить до восхода, и тогда ты, считай, выжил.