Джонатан Кэрролл - Стеклянный суп

Хейден вытер губы ладонью, потом расстроенно провел ею по лицу и голове до самой макушки и крепко потер там, словно пытался погасить жгущее его пламя.

Медведь наблюдал за ним с холодным спокойствием. Когда Хейден закончил, он произнес:

— Очень плохо. Тебе придется узнать тайну, только так ты можешь спасти Изабеллу.

И, взмахнув лапой, медведь показал Хейдену тайну мироздания.

Это заняло времени не больше, чем нужно колибри, чтобы взмахнуть крылышками один раз. Тайна мироздания невелика, да и не очень-то сложна. В этом и есть проблема человека: он считает ее штукой сложной и потому все время не там ищет.

Хейден вынырнул из нового знания, как шахтер из клети, поднявшей его на поверхность: помаргивая от яркого солнечного света, со слегка кружащейся головой, с трудом сохраняя равновесие, и физическое, и умственное. А все потому, что место, где он был, совсем не похоже на то, где он есть сейчас. И это сбивает с толку и в то же время захватывает.

Но Хейден не знал одного — ради него Боб только что нарушил важнейшее правило Посмертия. Чего не делал раньше никто и никогда. Все, что происходит после смерти, каждый должен расследовать, расшифровывать, разгадывать, распутывать и распознавать сам, без посторонней помощи. Секреты посмертного бытия никогда не должны раскрываться посторонними. Правило номер один. И так было всегда…

До сих пор.

Наконец Хейден «увидел» Боба и не раздумывая произнес:

— Кария буриамп.

Боб кивнул и ответил:

— Скина халуп.

— Клапунда ла ме.

Белый медведь глубоко вздохнул и посочувствовал:

— Горпоп.

— Давай по-английски, Боб. Я еще не привык к новым словам.

— Как хочешь.

— Как мне это сделать? С чего я должен начать?

Впервые за время разговора медведь заколебался и отвел глаза. Хейден заметил, и это ему не понравилось. Посвящение в тайну мироздания несколько обострило его восприятие.

— Что такое?

Зверь упрямо не смотрел ему в глаза.

— Ничего.

— В чем дело, Боб? В глаза мне, пожалуйста, посмотри. Ты отвернулся. Да, я заметил.

— Хаос хочет удержать Изабеллу здесь. Вот почему он все время сюда ее приносит: хочет, чтобы она родила своего ребенка здесь. Если это случится, ни он, ни она никогда не смогут вернуться в свой мир.

Хейден, несмотря на посвящение в тайну мироздания, остался неисправимым эгоистом, и потому новость эта его нисколько не опечалила, скорее даже наоборот. Ладно, ребенок не его, но мысль о том, что Изабелла снова будет досягаема и у него появится еще один шанс, заставила его радостно насторожиться.

— Но этого не должно произойти, Саймон. Ее ребенок должен родиться и прожить свою жизнь там.

— Почему?

Белый медведь взревел. Не как славный игрушечный мишка, которого дети кладут с собой в кровать, а как настоящий дикий зверь, от чьего рыка кровь стынет в жилах и ноги примерзают к земле вместо того, чтобы бежать во всю прыть. Рев был страшный и такой оглушительный, что у Хейдена мурашки побежали по коже.

— Перестань рассуждать, как живой, Саймон. Думай, как покойник, потому что жизнь для тебя кончилась раз и навсегда. Теперь ты живешь в другом месте. И здесь есть куда более важные вещи, которыми тебе следует заняться. Никаких больше девочек, Саймон. Усек? Никакой двойной водки в баре с широкоэкранным телевизором и крендельками в счет заведения на закуску. Время вышло, тупой мудила.

— Что… — с трудом выдавил Саймон.

Страх ледяной рукой держал его за горло, и правильно делал: у медведя был такой вид, словно он вот-вот набросится и растерзает его на куски, а то и что похуже сделает. Например, схватит своей громадной белой лапищей, а другой прихлопнет, и останется мокрое место, как от раздавленного салатного листа.

— Что я должен сделать, Боб? Я на все согласен.

— Тебе надо пойти в Ропенфельд.

— Не пойду, — без малейшего колебания ответил Хейден.

Медведь заревел снова, на этот раз еще яростнее. Но Саймон Хейден и глазом не моргнул.

— Никакого Ропенфельда. Ни за что, никогда, — сказал он решительно.

По его голосу ясно было, что он не сдастся. Медведь там или не медведь, а для него этот вопрос закрыт.

Видя, что его не запугаешь, Боб решил больше не рычать, а испробовать дипломатический подход.

— В Ропенфельде Изабелла, Саймон. Именно туда ее все время уносит, хотя ни с одним из твоих кошмаров она еще не встретилась.

При одной мысли о Ропенфельде Хейден почувствовал, как страх ледяной змейкой скользнул по его спине. Глядя на Боба, он живо припомнил одну ночь много лет назад, когда ему снился сон, а точнее, кошмар, будто его заставляют разрывать медведя на части и скармливать ненавистной младшей сестренке. Сгустки липкой крови капали с клочков медвежьей шерсти, когда он отрывал их один за другим. Кровь стекала из уголков рта сестренки, когда та жадно и радостно пожирала все до единого клочки обожаемой игрушки Саймона. Даже глаза. А случилось это в Ропенфельде. Сны вроде этого всегда случались в Ропенфельде.

Все началось, когда Хейден был маленьким. У его отца был начальник по фамилии Ропенфельд. К этому начальнику, а заодно и к его имени, в доме Хейденов, сколько Саймон себя помнил, всегда относились с презрением. Если верить родителям, этот Ропенфельд был воплощенное Зло и делал все возможное, чтобы отравить жизнь бедному мистеру Хейдену.

Однажды ночью маленькому Саймону приснился кошмар, действие которого происходило в городе под названием Ропенфельд, как сообщил один из его жителей. Причем, произнося это название в первый раз, он растянул его так, что оно прозвучало как стон не нашедшей покоя души: «Рооооопенфельд!» За этим последовал мрачный, ужасающий сон, и мальчик проснулся, блея от ужаса, словно овечка под ножом. Когда родители пришли проверить рыдающего ребенка, он рассказал им все. Взрослые улыбнулись. Мистер Хейден счел весьма уместным и даже патриотичным то, что в первом настоящем кошмарном сне его сыну привиделся город под названием Ропенфельд. А миссис просто решила, что у Саймона слишком живое воображение.

Вот этого-то у Саймона как раз не было совершенно, но, как это ни удивительно, при всей своей посредственности он не перестал видеть такие сны. До конца жизни многие кошмары Саймона Хейдена разыгрывались в Ропенфельде. Он не мог понять, почему все происходит именно там, но со временем стал считать, что все дело в его персональной химии.

Иногда ему снилось, будто он тонет в озере Ропенфельд. Иногда он разбивался в самолете, который должен был приземлиться в городе с таким названием. Пилот объявлял: «Наш самолет приближается к аэропорту города Ропенфельд». И тут же раздавался раздирающий уши скрежет металла, что-то отваливалось, самолет давал крен и уходил в бесконечное пике. Хейдену столько раз снился этот сон, что он начал считать его вещим: видимо, ему суждено умереть в вихре пламени, падая с высоты в пять миль. Какое было бы разочарование, узнай он тогда, что умрет от сердечного приступа в своем автомобиле, проходя последнее ополаскивание на автомойке в Лос-Анджелесе.