Ф. Коттэм - Темное эхо

Той ночью мне приснилось, что Гарри Сполдинг и Майкл Коллинз встретились на какой-то сумеречной и монохромной ничейной полосе. Они пришли туда в военной форме, сняли фуражки и портупеи, после чего принялись бороться. Коллинз, сын потомственного фермера из Корка и, стало быть, куда более дюжий молодец, одержал верх благодаря своей борцовской цепкости. Но затем конечности Сполдинга вдруг удлинились, почернели, блеснули хитиновым глянцем громадного и костлявого насекомого, после чего он раздавил и принялся жадно пожирать своего противника. Руки и ноги его окончательно поделились на сегменты и гнусно похрустывали, пока он уползал во мрак.

Я проснулся весь в поту, вылез из постели, вернулся в кабинет Сузанны и взял в руки ее кашемировый свитер, который она оставила висеть на спинке стула. Вот что было источником того аромата, запаха ее кожи, волос и любимых духов. Я свернул его и положил себе на подушку, надеясь, что он поможет успокоиться, однако чувство безотчетного страха не проходило. Тогда я взял с прикроватного столика мобильник и набрал эсэмэску для Сузанны с просьбой перезвонить, если она еще не спит. Хорошо еще, что Дублин находится в том же самом часовом поясе, ведь исследовательская работа моей подруги могла забросить ее в любую точку мира. А сейчас и в Дублине, и в Лондоне стрелки всего-то едва перевалили за полночь.

Звонок раздался почти сразу.

— Что случилось?

— Ничего. Слушай, тебе приходилось слышать такое имя: Гарри Сполдинг?

На пару мгновений воцарилось молчание, пока, как я был уверен, в ее умной, красивой голове пролистывался ментальный «Ролодекс».

— Да. В двадцатых годах в Париже он как-то раз предложил Бриктоп сто тысяч долларов, если она согласится с ним переспать.

Я понятия не имел, кто такая эта Бриктоп. Куртизанка? Артистка варьете?

— И она ответила…

— Боюсь, нечто совсем непечатное, — рассмеялась Сузанна.

— А как насчет «Иерихонской команды»?

Вновь молчание. На сей раз ментальный поиск оказался менее продуктивным.

— Пожалуй, нет, об этом я не слышала. Хотя звучит не очень-то приятно… Мартин, в чем дело?

— Сегодня мой отец купил поломанную посудину Сполдинга. Его яхту. «Темное эхо», понимаешь?

Я услышал, как на том конце провода Сузанна сглотнула.

— Ну… Да, твой отец никогда не отличался склонностями к суеверию.

— То есть? Ты о чем?

— Расскажу, когда вернусь, Мартин. И про Бриктоп тоже.

— Отец намерен восстановить яхту и опять сделать ее пригодной к плаванию. Хочет выйти на ней в море. Совершить кругосветку. И… и еще он сказал, что хочет это проделать со мной вместе.

— А я-то думала, что он меня любит, — снова рассмеялась Сузанна, но в ее голосе и намека не было на веселье.

— Он и вправду тебя любит.

— Но при этом хочет отнять у меня тебя?

— Значит, меня он тоже очень любит.

Я, можно сказать, слышал ход ее мыслей.

— Ладно, Мартин, увидимся в выходные, — сказала она. Сегодня среда. Стало быть, придется ждать до субботы. — Будь осторожен.

Странно. Раньше она такого не говорила. «Будь осторожен»… Осторожен насчет чего?

Я лежал на постели, пристроив свитер в качестве мягкой, сладко пахнущей подушки, но сон все не шел. Тогда я направился в кабинет Сузанны и включил компьютер. А затем, практически безотчетно, протянул руку и включил ее маленький транзистор. В командировки она брала ноутбук, а наш домашний десктоп был старым и медленным. Впрочем, приятно было отвлечься на его гудение и неторопливое пробуждение к жизни. Радиоприемник оказался настроен на одну из цифровых станций, передававших модерновую музыку типа бибопа, современного джаза и фьюжн. Мелодии следовали одна за другой, не прерываясь голосом какого-нибудь страдающего бессонницей диджея, чья тупая болтовня, подхлестнутая немереным количеством кофе и самолюбования, портила впечатление от любой композиции.

Я побарабанил пальцами по столешнице, улыбаясь при воспоминании о нашей первой с Сузанной встрече, которая, по идее, никак не могла произойти. Дело было на Восточной ветке, глубоко под землей в районе Уопинга. Сузанна была попросту отчаянно красивой девушкой, с которой мы делили вагон метропоезда, пока в него не ворвалась троица подростков в куртках с капюшонами и начала самым наглым образом грабить наиболее слабых и беззащитных пассажиров. Тем, что случилось далее, я обязан отцу О'Хэнлону, который привил мне необходимые навыки, и моему родному отцу, который организовал для меня эту прививку.

Никто, ни единая душа — как это принято в современном Лондоне — не взялся хоть что-то сделать. Те, кого хулиганы не выбрали на роль жертвы, притворялись, что ничего непотребного вообще не происходит. Они не видели и не слышали никаких воплей, угроз, избиений или прочих правонарушений. Ничем не примечательная, будничная поездка из одного конца города в другой. Верно? Вот они и сидели — те, кого не грабили, — вперившись в черные стекла несшегося в туннеле вагона, покамест банда лезла к бледной и хорошенькой девушке, которая опасливо прикрывалась ноутбуком. Все было, как и полагается быть. По меньшей мере до той секунды, когда я поднялся со своего места, издал клич и всех троих уложил на пол.

Позднее Сузанна назвала тот момент моим РБК (рыцарь на белом коне). Для себя она выбрала ДВБ (девица в беде). Похоже, эти сокращения ее забавляли. Да и наши роли тоже были забавными, до абсурдности далекими от реалий тех сбалансированных отношений, к которым мы в конце концов пришли.

Меня арестовали, притащили в районный участок, обвинили в нарушении общественного порядка, после чего появился мой отец и с сияющим видом лично вызволил из каталажки под залог. Сузанна добровольно вызвалась дать свидетельские показания. Шесть недель спустя меня пригласили в участок и заявили, что в суд дело передавать не будут.

— Шпана, на которую вы нарвались, проходила у нас как «шадуэллские гопники», — сообщил детектив-сержант, уединившись со мной в помещении для допросов. — А вот после того, как вы им надрали задницы, мы дали им новое имя — «шадуэллские жопники». И знаете, мне доставляет удовольствие отметить, что кличка вышла на улицу и прижилась.

Помилование мы с Сузанной отпраздновали в ресторане. Через неделю она ко мне переехала.

Наконец компьютер проснулся окончательно, и я провел интернет-поиск на Бриктоп. Хотелось посмотреть ее фотографии, но поначалу мне попадались только изображения какой-то почтенной негритянской старушки, а потом и вовсе снимки с ее похорон — кстати, весьма пышных и чуть ли не хвастливых. Тогда я вбил ключевые слова по-другому и, разумеется, обнаружил-таки, какой легендой была Бриктоп. Какую яркую, колоритную жизнь она вела. Какой блестящий набор талантов демонстрировала в своем ночном парижском клубе в то лихорадочное десятилетие сразу после Первой мировой… Я читал о ее длинных ногах и столь же длинном списке поклонников. Гангстеры и художники, нувориши и писатели — все они жаждали ее милостей и благорасположения… А имена-то какие! Все богатство Сполдинга не могло поставить его в голову очереди, где, к примеру, пихались локтями и прихорашивались Джек Джонсон, Пабло Пикассо и Дюк Эллингтон.