Амброз Бирс - Диагноз смерти (сборник)

Наверное, мистер Данфер хотел и на меня взглянуть с этакой вот укоризной, но взгляд его здорово бы обеспокоил всякого невооруженного человека. Утратив всякий интерес к его рассказу, бессвязному и нескончаемому, я встал, собираясь попрощаться. Но не успел я и шага сделать, как он встал на ноги, взял со стойки бутылку и с невнятным «вот этак вот» залпом прикончил ее. Господи, как же он взревел! Как сокрушенный титан, ни дать ни взять. А потом качнулся назад, словно пушка после выстрела, и грохнулся на стул, будто его, как быка на бойне, треснули обухом по голове. Он в ужасе уставился на стену. Глянул туда и я, а там – глаз. Дырка превратилась в большой черный глаз, точнее сказать, кто-то смотрел на нас через эту дырку. Смотрел он безо всякого выражения, но это казалось страшнее самой злобной ярости. Помнится, я закрыл лицо ладонями, лишь бы не видеть этого наваждения. Да и наваждение ли то было? Но тут вошел невысокий белый человек, он был у Джо прислугой за все – и страх отпустил меня. Из салуна я вышел, серьезно опасаясь, что подцепил от Джо белую горячку. Лошадь моя стояла у поилки. Я отвязал ее, забрался в седло и отпустил поводья. На душе у меня было так гадко, что я даже не видел, куда еду.

Я не знал, что мне думать обо всем этом, и потому, как водится в таких случаях, размышлял долго и бесплодно. Утешало меня только то, что наутро мне надо было уезжать отсюда и, скорее всего, навсегда.

Тут в лицо мне повеяло холодом, я пришел в себя, поднял голову и обнаружил, что въехал в ущелье. День стоял на редкость душный, и переход от ужасного, буквально зримого зноя, веющего со стороны пересохших полей, к прохладному сумраку, наполненному птичьим щебетом в душистой кедровой чаще, мигом меня освежил. Мне по-прежнему хотелось разгадать тайну ущелья, но поскольку оно не делало шагов навстречу моим желаниям, я спешился, отвел лошадь в подлесок и привязал к молодому деревцу. Потом уселся на камень и задумался.

Сначала я решил разобраться, почему это место мне не по душе. Расчленив его на элементы, я объединил их в полки и роты, а потом, мобилизовав всю огневую мощь логики, ударил на них с несокрушимых позиций под канонаду неоспоримых выводов и залпы общего интеллектуального наступления. И вот когда моя мозговая артиллерия подавила сопротивление противника и приблизилась к позициям чистых абстракций, супостат вдруг прервал ретираду, скрытно перестроился в мощную фалангу и, ударив с тыла, взял меня в плен со всеми орудиями и обозом. На меня почему-то накатил страх. Чтобы стряхнуть его путы, я поднялся и пошел по едва заметной заросшей тропке – она вилась по дну ущелья вместо ручья, которым Природа здешние места не снабдила.

Деревья по сторонам тропинки росли самые обычные, примечательные разве что искривленными стволами и причудливо изогнутыми ветвями; ничего сверхъестественного мне в них не виделось. Еще на тропинке валялись камни. Очевидно, они покинули склоны ущелья и скатились на дно, где им было покойнее. Но и в их каменной неподвижности не усматривалось ни намека на неподвижность, свойственную смерти. Вот только тишина была вполне кладбищенская, нарушаемая лишь тихим шепотом ветерка в ветвях.

То, что я искал, никак не связывалось с пьяной болтовней Джо Данфера. Только выйдя на вырубку, где во множестве валялись поваленные деревца, я сообразил, что именно здесь Джо собирался поначалу выстроить свою «хибару». Вывод этот подтверждался еще и тем, что некоторые из деревьев валил явный дилетант: они были подрублены со всех сторон. Правда, остальные валил человек опытный – пеньки имели вид тупого клина.

Вырубка была небольшая, шириной не более тридцати шагов. А сбоку виднелся маленький холмик, густо поросший травой. Его вполне можно было принять за естественное образование, если бы из бурьяна не торчал надгробный камень!

Помнится, я тогда даже не удивился. Я смотрел на свою находку с теми же чувствами, с какими, наверное, Колумб озирал холмы и долины Нового Света. Я не спешил подходить к надгробью, сначала я счел за благо еще раз осмотреть все вокруг. Даже часы достал и завел, хотя обычно делаю это совсем в другое время. И только потом приблизился к камню.

Могила – небольшая и явно давнишняя – была в довольно приличном состоянии, чего я, правду сказать, не ожидал: уж больно дикое было место. А увидев рядом с камнем клумбу садовых цветов, которую недавно кто-то заботливо полил, я даже рот раскрыл от удивления. По некоторым признаком я понял, что надгробный камень долгое время пролежал перед чьим-то порогом. На нем была высечена, точнее сказать, выдолблена, эпитафия такого вот содержания:

А ВИ – КИТАЕЗА.

Возраст никто не знает. Работал у Джо Данфера.

Этот памятник поставлен им на вечную память китаезе. А еще чтоб все эти желтые не больно нахальничали. Черт их всех возьми!

Она Была Славной Девчонкой.

Не могу передать, до какой степени поразила меня эта надпись! Краткая, хотя и достаточно полная характеристика усопшего, циничное признание собственной вины, совершенно неуместная, даже, пожалуй, кощунственная ругань, нелепая путаница с полом покойного, да и весь стиль, точнее сказать, совершенное его отсутствие – все это являло не только скорбь ее автора, но и его безумие. Я решил, что дальше искать не стоит, – наверное, мне не хотелось портить драматический эффект, – тем более, что тайну я в какой-то мере раскрыл. Я повернулся и пошел прочь. И более четырех лет нога моя не ступала на земли этого графства.

Тот, кто правит крепкими быками, должен обладать крепким умом.

– Н-но-о… Вперед, Шындя-Брындя!

Так вот поприветствовал меня чудной мужичонка, сидевший на телеге с дровами, которую влекли два быка. Телегу они тянули легко, но при этом изображали несусветное напряжение, что, впрочем, не могло обмануть их господина. Я стоял на обочине дороги, а джентльмен этот смотрел прямо на меня, так что я не сразу понял, к быкам он обращается или ко мне. Я не взялся бы утверждать, что быков зовут Шындя и Брындя, не поручился бы я и за то, что понукает он именно их. Как бы то ни было, никто из нас его не послушался. Мужичонка отвел от меня взгляд, длинной палкой вытянул по спине Шындю и Брындю, а потом сказал негромко, но с чувством: «У-у, чертова шкура!», словно шкура у быков была общая. Поняв, что он пустил мимо ушей мою просьбу подвезти и едет себе мимо, я поставил ногу на спицу колеса, а когда его вращение подняло меня на уровень ступицы, залез без особых церемоний на телегу и вскоре уселся рядом с возницей. Тот, даже не глянув на меня, снова хлестнул своих скотов, добавив увещевание: «Шевелись, дохлятина хренова». Потом владелец повозки, точнее, бывший владелец, поскольку во мне крепло ощущение, что я сей дилижанс захватил, посмотрел на меня странно знакомым взглядом и отложил свой кадуцей, который, противу ожидания, не зацвел и не превратился в змею. Скрестив руки на груди, он спросил с самым мрачным видом: