Амброз Бирс - Диагноз смерти (сборник)

Да, мистер Беннинг был весьма внимателен к своим подопечным. Гуляя по окрестностям, я встречал их довольно часто, порой в компании с другими гостями нашего пансионата, которые скрашивали курортную скуку прогулками по ущельям, рыбной ловлей и стрельбой из ружей. И хотя наблюдал я их настолько близко, насколько позволяли приличия, я не замечал ничего, что могло бы как-то объяснить странные речи, слышанные мною в лесу. К этому времени я уже был представлен обеим девушкам, да и с их опекуном обменивался взглядами и даже раскланивался без какой-либо антипатии.

Минул месяц, и я почти перестал интересоваться их делами, но однажды вечером наше небольшое сообщество было взбудоражено происшествием, которое напомнило мне о том, что я недавно подслушал.

Умерла Полин, старшая из девушек.

Сестры Мейнард спали в одной комнате, на третьем этаже пансиона. Проснувшись ранним утром, мисс Ева обнаружила, что Полин не дышит. Позднее, когда бедная девушка плакала у тела покойной в окружении толпы сочувствующих, но, в общем-то, чужих людей, в комнату вошел мистер Беннинг и, как мне показалось, хотел взять ее за руку. Девушка тут же встала и медленно пошла к двери.

– Это вы… – проговорила она. – Вы это сделали. Вы… вы… вы!

– Она не в себе, – объяснил он нам ровным голосом.

Он наступал на нее, шаг за шагом, она шаг за шагом отступала. Он пристально смотрел ей прямо в глаза, и во взгляде его не было ни нежности, ни сострадания. Она остановилась, и рука, которую она подняла было, начав его обвинять, упала вдоль тела. Большие глаза девушки начали медленно закрываться, веки опускались, скрывая их странную дикую красоту, а сама она застыла и побледнела, как ее мертвая сестра. Беннинг взял ее за руку и мягко обнял за плечи, словно хотел поддержать девушку. Вдруг она врывалась, разразилась слезами и приникла к нему, как ребенок к матери. Он улыбнулся, и улыбка эта мне особенно не понравилась – впрочем, при покойной улыбаться вообще нехорошо, – а потом тихо вывел мисс Еву из комнаты.

Провели, как и полагается, дознание, результатом которого стал обычный в те времена вердикт: смерть наступила вследствие сердечной болезни. Это было еще до того, как изобрели сердечную недостаточность, хотя именно сердцебиения бедной Полин и недоставало. Тело ее набальзамировали, а потом его увез в Сан-Франциско совершенно чужой человек, которого специально оттуда вызвали. Ни Ева, ни Беннинг не поехали сопровождать его. Местные сплетники – да и не только они – находили все это более чем странным; но хозяйка наша, что называется, грудью встала за них, объявив, что здоровье девушки оставляет желать лучшего и тяготы печального обряда могут окончательно подкосить ее. Мистер же Беннинг, равно как и девушка, и вовсе не собирались кому-либо что-то объяснять.

Однажды вечером, примерно через неделю после смерти девушки, я вышел на веранду пансионата, чтобы забрать позабытую там книгу. В тени виноградной лозы я увидел Ричарда Беннинга. Это не было для меня сюрпризом, поскольку, выходя на веранду, я слышал приятный голос Евы Мейнард. Она стояла вплотную к нему, положив одну руку ему на плечо, и, насколько я мог судить, пристально глядела ему прямо в глаза. Он же одной рукой держал ее свободную руку, а другой – поддерживал ее затылок. Вся его поза была исполнена особенного достоинства и непринужденной грации. Они так походили на влюбленных, что я ощутил еще большую неловкость, чем в ту памятную ночь. Я хотел незаметно уйти, но тут девушка снова заговорила, и контраст между ее словами и позой был столь разительным, что я остался, вернее сказать, просто прирос к месту.

– Вы заберете и мою жизнь, – сказала она, – как забрали жизнь Полин. Я знаю ваши намерения, знаю и ваши возможности. Я ничего у вас не прошу, кроме одного: сделайте все быстро и не мучайте меня.

Он не ответил – просто отпустил ладонь девушки, снял ее руку со своего плеча, повернулся, спустился с веранды и тут же скрылся в темноте. А вскоре я услышал, уже издали, как он своим прекрасным голосом скандирует какой-то варварский напев, который пробуждал мысли о некоей далекой странной земле, где живут существа, сопричастные неведомым запретным силам. Напев этот буквально зачаровал меня, но едва он стих, я очнулся и тут же понял, что пора действовать. Я вышел из тени и подошел к девушке. Она посмотрела на меня таким взглядом, какой бывает, пожалуй, только у затравленного зайца. Но возможно, ее испугало мое внезапное появление.

– Мисс Мейнард, – сказал я, – пожалуйста, расскажите мне, кто этот человек и что за власть он имеет над вами. Возможно, я невежлив, но, поверьте, спрашиваю не из праздного любопытства. Когда женщина в опасности, мужчина не может сидеть сложа руки.

Она слушала меня безучастно, словно это совсем ее не касалось. Когда я закончил, она прикрыла свои огромные синие глаза, словно я несказанно ее утомил.

– Тут вы ничего не сможете поделать, – сказала она.

Я схватил ее за руку и энергично потряс; так расталкивают человека, готового вот-вот провалиться в беспамятство.

– Очнитесь! – говорил я ей. – Надо же что-то делать. Если сами не можете, так позвольте мне. Вы сказали, что этот человек убил вашу сестру, и я вам верю… Вы сказали, что он готов убить вас, – я и этому верю.

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Вы ведь расскажете мне… все? – добавил я.

– Ничего не надо делать, уверяю вас… ничего. Даже если бы я могла что-то сделать, я бы не стала. В конце концов, это уже не имеет значения. Мы пробудем здесь еще два дня, а потом уедем. Далеко… о, очень далеко! И если вы что-то вдруг увидите, прошу вас, держите это при себе.

– Но это же сущее безумие, милочка моя! – Я надеялся вульгарной речью пробудить ее от мертвенной апатии. – Ведь вы прямо обвинили его в убийстве. И если вы не объясните, в чем тут дело, я вынужден буду обратиться к властям.

Эти мои слова заставили ее, что называется, встряхнуться, но совсем не так, как мне хотелось бы. Она гордо вскинула голову и заявила:

– Сэр, вам не следует вмешиваться в дело, которое вас не касается. Это мое дело, мистер Моран, только мое и уж никак не ваше.

– Это касается каждого мужчины в стране, да что там – в мире, – ответил я с такой же категоричностью. – Ладно, пусть вы совсем не любили свою сестру, но я ведь о вас беспокоюсь и…

– Послушайте, – перебила она, подавшись ко мне. – Я ее любила, Бог свидетель! Но еще больше – несказанно, невыразимо – я люблю его. Вы случайно проникли в тайну, но ни в коем случае не должны использовать это ему во вред. Я же буду все отрицать. Ваше слово против моего – вот что получится. Думаете, эти ваши «власти» поверят вам, а не мне?