Джесс Невинс - Мистические города

— Мы что, первыми пришли? — поинтересовалась Фэй.

Тут в кухню вошел Кен с нашей трехлетней дочерью на руках. Она безвольно висела на нем, точно у нее совсем не было мускулов.

— Как всегда, пунктуальны, — заметил Кен.

Фэй посмотрела сначала на нашу дочь, потом — на меня. Мы обменялись понимающими взглядами — взглядами матерей Каэнесса, — а потом кинулись готовить напитки и закуски. Кен наклонился, чтобы поставить дочку на ноги, но она, как всегда пронзительно завизжав, вскарабкалась на отца и устроилась у него на плечах. Она засунула ему в уши свои длинные указательные пальцы и прижалась лицом к его волосам.

— Кто еще будет? — поинтересовался Кен, согнувшись под тяжестью дочери.

Сейчас он уже очень спокойный и очень бледный. Он словно ее дополнение: опухоль под ее руками, с ногами и кусочком головного мозга. Ей нравится, когда ее носят. Ухаживают за ней.

Хьюго и Мария, приехавшие пораньше, чтобы помочь накрыть на стол, нежно поцеловали нашу дочку.

— Сегодня должны прийти еще четыре новые семьи. Год назад вернулись из Каэнесса, — сообщила Мария.

— Выходит, детям по три месяца? — предположила Фэй.

Мы обменялись с ней понимающими взглядами матерей Каэнесса, твердо зная, что не будем задавать женщинам лишних вопросов. Мы не спросим: «Как вам Каэнесс?» — и сделаем вид, будто не замечаем, что у всех без исключения детей глаза серебристо-серые; мы сразу узнаем эти серебристо-серые глаза, хотя наши мужья ничего не замечают, так как они не входили вместе с нами в Каэнесс.

Нора прибыла со всей семьей. Их сына прямо на пороге вырвало кроваво-красными леденцами, и мы поспешили поскорее все убрать. Руки у него были сплошь разрисованы изображениями матери в голом виде. Поймав мой взгляд, Нора быстро опустила рукава его рубашки.

— Он уже говорит, — сказала она. — У него словарный запас — целых пятнадцать слов.

— Это очень хорошо, — ответила я.

Я не стала спрашивать, понимает ли она то, что говорит ее сын, или его речь, как у моей дочери, не совсем похожа на настоящий английский.

Внезапно стал накрапывать дождик, и мы увидели, как наши дети задрожали, стали прятать глаза. Они все как один ненавидели воду. Мы не можем научить их плавать, не можем взять с собой на пляж. Фэй считает, что все из-за той жуткой истории, которую снова и снова рассказывает им Хьюго. Но мы не можем ему помешать. Он говорит, что это семейное предание. Он любит наших детей, каждого из них. Он собирает их вокруг себя, словно наставник учеников.

— Таких коварных родителей, как те, из Каэнесса, свет еще не видывал. — Хьюго растопыривал пальцы, заставляя детей смотреть ему прямо в глаза. — И они заманили своих дорогих детей в ловушку, обманом завлекли в комнату, а потом открыли шлюзы. Те дети утонули, в их легких была вода, а не воздух, и они захлебнулись. Можете себе представить?

О да, дети могли. Это точно. Остальные родители ненавидели эту историю, но Кен понимал ее значение.

— Она захочет узнать, откуда родом. Когда подрастет.

— Она наш ребенок. А все остальное не имеет значения.

— Нет, очень даже имеет. Все приемные дети хотят знать.

— Она… не… приемный… ребенок.

Я уже видеть не могла своего мужа.

Приехали новые семьи. Они принесли купленного в магазине жареного цыпленка и чипсы. Их младенцы кричали, шумели, извивались и плакали.

— Не волнуйтесь. Потом станет легче, — успокоила их Фэй.

Но мы видели, как ведут себя трехлетние дети, и знали, что это неправда. Сын Фэй ползал вокруг нас, выковыривая длинным ногтем слизь из уголков глаз младенцев.

Мы будем продолжать общаться. Иногда мы встречаем Сьюзен, и она кажется совершенно безумной. Она даже трясется от зависти при виде наших прелестных крошек. Наши дети одного возраста, и общий опыт связывает нас вместе. Два мальчика и две девочки. Каждый из них по-своему трудный ребенок: с холодными глазами и без детской невинности. Но это наши дети, и мы их любим. Они будут подрастать, а мы будем следить за ними, гадая про себя: «Что они сделают с нашим миром, когда станут взрослыми, и сможем ли мы найти слова, чтобы оправдаться за то, что дали им жизнь?»

Престер перебирал в руках цепочку — он сдернул ее с бачка в одном из туалетов в центре города, в Айдайо, на старом комбикормовом заводе, превращенном в ночной клуб. Цепь впитала в илистой воде столько силы, честно выполняя свое предназначение, что ни разу не обманула ожиданий посетителей клуба. Престер представлял, как каждый смывочный синапс пускает свой нейронный заряд по цепи в воду и затем она мирно пузырится в покрытом известковым налетом фарфоре. Престеру никогда полностью не измерить ту колоссальную силу, которой наделили цепь завсегдатаи клуба в Айдайо, хотя даже себе он не мог объяснить, откуда взялось это сакральное знание. Тусклые царапины на тонких окислившихся звеньях цепи напоминали ему цветы, картину дополняли стебли ржавчины и бледные корни известкового налета.

Он глубоко вдохнул, очнувшись от забытья, и резко ощутил, как в квартире пахнет сыростью. Закашлявшись, он опустил цепь обратно в карман — она и так уже придала его мыслям упадническое настроение.

— Мне понадобится больше чар, — громко сказал он; в люминесцентном свете компьютерного монитора его пальцы отливали синим. — аЛан, — позвал он.

Экран планшета мигнул рядом с локтем, и, как только тот подал признаки жизни, цвета мгновенно изменились.

Престер взглянул на него:

— Извини, думал, что ты на связи.

Планшет, которому без динамиков было не ответить, терпеливо мигал, пока Престер подсоединял его к стационарному компьютеру.

— Готов? — через минуту спросил Престер.

— Я здесь, — ответил андрогинный голос аЛана.

— Мне нужно больше чар, — сказал ему Престер. — Намного больше.

аЛан на мгновение задумался, информационная строка заскользила по экрану.

— У тебя есть двести неактивных, — доложил он.

Престер посмотрел на диаграмму, прикрепленную к стене. За последние шесть месяцев газетная бумага пожелтела, а от штормовых ливней, умывших город в прошлые выходные, у нее загнулись края. Готовые чары усыпали страницу — разноцветные строки переплетались, складывались в Соломоновы знаки, связывались нитями хрупкого замысла: имена, адреса, серверы электронной почты, сулящие силу самого разного характера. Некоторые из них означали письма счастья, все еще дремлющие в базе данных, другие — аббревиатуры для различных пересылок во «Входящих» его почты. Там было небольшое количество еще не выпущенных слухов. Все они обладали собственными чарами, обещая исполнение желаний за дальнейшее распространение. У Престера было мало чар — мало для создания нового ритуала, способного породить необходимые желания. Нужно, чтобы ему хватило хотя бы на то, чтобы рассеять гнев левитов, если вдруг два-три желания непрошеных гостей проскользнут сквозь защитный ритуал в их святилище. Престера не волновало, что они так тщательно скрывают, — ему были нужны их деньги.