Брайан Ламли - Некроскоп

Борис вскочил и попятился — ноги так дрожали от страха, что ему казалось, он вот-вот упадет. Потом он повернулся и бросился прочь — подальше от усыпанных сосновыми иглами каменных плит, вывернутых из земли древними узловатыми корнями, подальше от полуразрушенного склепа со всеми его тайнами, подальше от тьмы, такой зловещей, что он почти физически ощущал ее.

Он бежал вниз по склону, под толстыми вековыми деревьями, ветки которых били и царапали его, падал и вновь поднимался. И все это время в его голове звучал насмешливый голос, похожий на скрежет по стеклу напильника или скрип мела по классной доске, отвратительный в своей старческой убежденности:

«А-а-а... беги, беги! Но не забывай обо мне, Драгошани! И будь уверен, уж я-то тебя не забуду! Нет, я буду ждать, пока ты вырастешь и станешь сильным, пока в твоей крови появится железо и ты сам будешь знать, что тебе делать. Потому что ты должен сделать это по собственной воле — и тогда мы посмотрим.. А теперь я должен спать...»

Борис выскочил наконец из-под деревьев у подножия холма, перелез через низкую изгородь в том месте, где у нее была сломана верхняя перекладина, и упал в высокую траву и заросли чертополоха, благословляя свет. Но задерживаться здесь он не стал, снова вскочил на ноги и бросился домой. Только где-то на середине поля, окончательно выдохшись и не в силах больше бежать, он рухнул на землю и, обернувшись, посмотрел на неясно видневшиеся позади холмы. Далеко на западе садилось солнце и его последние огненно-желтые лучи золотили вершины самых высоких сосен. Но Борис знал, что в том таинственном месте, окруженная деревьями гробница была липкой и скользкой, такой жуткой, что мурашки бегали по телу, а вокруг было ужасающе темно. И только сейчас ему пришло в голову спросить:

— Что... кто... кто вы?

Словно за тысячи миль легкий вечерний ветерок, с незапамятных времен овевавший холмы и поля Трансильвании, донес до него ответ, прозвучавший словно на периферии его сознания:

«А-а-а! Но, ведь ты это знаешь и так, Драгошани! Ты знаешь это. Ты должен спрашивать не “кто ты?”, а “кто я?” Но какое это имеет значение? Ответ все равно один. Я твое прошлое, Драгошани! А ты... мое... бу-у-у-у-дущее!»

— Господин Драгошани?

— Что... кто... кто вы? — повторив вопрос из своего сна, Драгошани проснулся.

В сумерках комнаты на него не мигая смотрели чьи-то горящие глаза почти треугольной формы. На минуту ему показалось, что он вновь очутился в том самом склепе. Но эти глаза были зелеными, как у кошки. Он уставился в них, но в ответном взгляде не было никакого смущения. Теперь он мог разглядеть бледное овальное лицо в окружении черных, как вороново крыло, волос. Женское лицо.

Он сел, потянулся и спустил ноги на пол. Владелица глаз присела в реверансе, но сделала это чисто по-деревенски, без какой-либо элегантности, подумал Драгошани, Сразу после пробуждения он всегда чувствовал себя раздраженным, особенно если его будили не вовремя, вторгались в его сон, как сейчас.

— Вы что, глухая? — он снова потянулся и почти ткнул ее пальцем в нос. — Я спросил, кто вы. И почему меня разбудили так поздно?

(С таким же успехом он мог сказать и “так рано”). Его сурово указующий перст, казалось, не произвел на девушку никакого впечатления. Она улыбнулась, слегка приподняв одну бровь; можно сказать, этот жест был даже слегка вызывающим.

— Меня зовут Илзе, господин Драгошани, Илзе Кинковши. Вы проспали три часа. Поскольку мы с отцом понимали, что вы очень устали, мы сочли за благо позволить вам поспать, а за это время приготовили для вас комнату в мансарде. Все уже готово.

— О, даже так? А теперь что вы от меня хотите? Драгошани даже не пытался быть любезным. И в данном случае он вовсе не играл, как это было ранее с отцом девушки. Нет, в ней действительно было что-то такое, что очень раздражало его. Во-первых, она была слишком уж самоуверенной, слишком проницательной. А во-вторых, она была хорошенькой. Ей, наверное, около... двадцати. Трудно сказать, замужем ли она, но кольца на ее пальце не было.

Драгошани еще не до конца проснулся и его немного трясло — организм не успел адаптироваться к окружающему миру. Заметив это, она сказала:

— Наверху теплее. Там еще солнце. Подъем по лестнице поможет вам разогнать кровь.

Драгошани огляделся, кончиками пальцев прочистил уголки глаз, изгоняя оттуда остатки сна. Затем поднялся и похлопал по карманам пиджака, висевшего на стуле.

— Где мой ключи? И... мои чемоданы? Девушка снова улыбнулась:

— Отец отнес ваши чемоданы наверх. А вот ваши ключи.

Когда она коснулась его холодной рукой, Драгошани неожиданно охватил озноб. Увидев, как он вздрогнул, девушка на этот раз просто рассмеялась:

— А... девственник!

— Что? — прошипел Драгошани, совершенно выходя из себя. — Что... вы... сказали?

Повернувшись, она вышла в холл и направилась к лестнице. Драгошани, схватив пиджак, в ярости бросился вслед за ней. Дойдя до деревянной лестницы, она обернулась:

— Просто у нас здесь так говорят. Это только такое выражение...

— Что это значит? — резко спросил он, поднимаясь за ней по ступенькам.

— Ну, это если парня трясет от возбуждения, мы говорим, что он девственник. Вынужденный девственник.

— Ужасно глупое выражение! — Драгошани бросил на нее сердитый взгляд. Она в ответ улыбнулась:

— К вам это не относится, господин Драгошани. Вы уже не мальчик и не кажетесь мне таким уж застенчивым и невинным. В любом случае это всего лишь выражение.

— Вы слишком фамильярно обращаетесь с гостями, — проворчал Драгошани, чувствуя, что девушка перестала подтрунивать над ним, словно пожалев его.

На площадке второго этажа она остановилась, поджидая его, а затем сказала:

— Я просто старалась быть дружелюбной с вами. Плохо, если люди не разговаривают друг с другом. Отец велел спросить у вас, будете ли вы ужинать вместе с нами, поскольку вы здесь единственный гость, или вам принести еду в комнату?

— Я буду есть в своей комнате, — не медля ни секунды, резко ответил он, — если мы когда-нибудь до нее доберемся.

Пожав плечами, она стала подниматься дальше. Лестница, ведущая на третий этаж, была достаточно крутой.

Илзе Кинковши была одета так, как уже давно не одевались в городах, но в деревнях и маленьких поселках эта мода еще сохранилась. Ее плиссированное платье, доходящее до колен, было туго стянуто возле груди; черный плотно прилегающий лиф с короткими пышными рукавами застегивался на груди на пуговицы. На ней также были надеты (и это показалось Драгошани очень смешным) резиновые ботики — в них было удобно ходить по ферме. Зимой она надела бы еще и чулки, но сейчас не зима...

Он старался отвести глаза, но ему больше некуда было смотреть. А она как назло двигалась слишком быстро. Узкая черная полоска в виде буквы “V” разделяла белоснежные округлости ее ягодиц.