Хью Уолпол - Госпожа Лант

Я совершенно забыл об этом, когда мы вместе с Лантом расположились возле растопленного камина в библиотеке. У Ланта была прекрасная коллекция книг, и он был в восторге, как и любой коллекционер, от представившейся возможности продемонстрировать свои сокровища человеку, понимавшему в этом толк. Мы рассматривали книгу за книгой и оживленно обсуждали ранних английских романтиков, которые особенно меня привлекали, — Бейджа, Годвина, Генри Маккензи, госпожу Шелли, Мэта Льюиса и других, — когда он снова вызвал у меня раздражение, обняв меня за плечи. Я всю жизнь терпеть не мог прикосновений людей определенного типа. Мне кажется, это свойственно большинству людей. Это вещь совершенно необъяснимая; мне стало до того неприятно, что я резко отпрянул. И тотчас же он превратился в человека, охваченного неистовым, неуправляемым приступом ярости. Мне показалось, что он собирается ударить меня. Его била крупная дрожь, он выкрикивал какие-то бессвязные слова, словно сошел с ума и сам не понимал, что говорит. Он обвинял меня в том, что я оскорбляю его, пренебрегаю его гостеприимством и не способен оценить его доброту, и в прочей чепухе. Не могу передать вам, насколько странно было слышать его высокий пронзительный голос, словно кричала возбужденная женщина, и при этом видеть перед собой крупного мужчину, его широченные плечи и бородатое лицо.

Я ничего не сказал в ответ. Честно говоря, я трусоват. И больше всего на свете я не люблю ссор и скандалов. Наконец, выдавив из себя: «Мне очень жаль, я не хотел вас обидеть. Пожалуйста, извините меня», я торопливо повернулся, чтобы выйти из комнаты. Сразу же его поведение резко изменилось; он чуть не плакал. Он умолял меня не уходить, ссылался на свой отвратительный характер, жаловался на то, что он очень несчастен и так долго пребывает в одиночестве, что даже не понимает, что говорит. Он просил дать ему возможность рассказать свою историю, и тогда я, может быть, смогу отнестись к нему с большим снисхождением.

Так уж странно устроен человек, но мои чувства по отношению к Ланту резко изменились. Мне стало его очень жаль. Я понял, что нервы его напряжены до предела, и он действительно нуждается в помощи и участии: он просто сойдет с ума, если их не получит. Я положил ему руку на плечо, чтобы успокоить его, и почувствовал, что он весь дрожит. Мы снова сели в кресла, и Лант, запинаясь, поведал мне свою историю. Ничего необыкновенного в ней не было. Дело в том, что лет пятнадцать назад он женился на дочери соседского священника; не по большой страсти, а, скорее, чтобы в доме был живой человек. Они не были особенно счастливы вместе, и он мне признался, что в конце концов возненавидел свою жену. Она была скупой, властной и очень ограниченной. Он не испытал ничего, кроме облегчения, когда около года назад она неожиданно умерла от сердечного приступа. Он думал, что жизнь его станет легче, но ошибся, дела валились у него из рук с тех пор. Друзья перестали навещать его, с трудом ему удалось нанять слуг, чтобы следить за домом; он был абсолютно одинок, страдал от бессонницы — вот почему его нервная система была на пределе.

В доме Ланта не жил никто, кроме старика, который, к счастью, прекрасно готовил, и мальчика — его внука.

— Я думал, — заметил я, — что этот замечательный ужин приготовила ваша экономка.

— Моя экономка? — искренне удивился он. — Но в доме нет ни одной женщины.

— Нет же, она заходила ко мне в комнату сегодня вечером, — ответил я, — очень благообразная пожилая дама в черном шелковом платье.

— Вам показалось, — произнес он таким странным голосом, как будто изо всех сил старался сохранить самообладание.

— Я уверен, что видел ее, — настаивал я, — здесь не может быть никакой ошибки. — И я описал ее внешний вид.

— Вам показалось, — повторил он, — разве вы не понимаете этого, когда я говорю вам, что в доме нет ни одной женщины?

Я поспешил согласиться с ним, чтобы не вызвать очередного приступа ярости.

Затем последовала очень странная просьба.

С таким выражением, словно его жизнь зависела от этого, он умолял меня побыть с ним несколько дней. Он намекал, хотя и не сказал ничего определенного, что у него крупные неприятности, и если бы я только остался на несколько дней, то все проблемы были бы решены, и если у меня в жизни есть шанс совершить благой поступок, то это тот самый случай. Конечно, он не вправе принуждать меня оставаться в таком неприятном месте, но никогда этого не забудет, если я все же решусь остаться.

В его голосе было столько настойчивости, что я стал успокаивать его, как ребенка, обещая остаться, и в конце концов мы пожали друг другу руки, словно давая клятву верности.

Я понимаю, что вы ждете от меня последовательного изложения всех последующих событий, и, если происшедшее несчастье покажется вам случайностью, я могу сказать, что именно так все и было. С тех самых пор, как случилась эта история, я пытаюсь в ней разобраться, но концы с концами никак не хотят сходиться, и это общая беда всех происшествий, связанных с привидениями.

Честно говоря, после этого странного эпизода в библиотеке я очень хорошо провел ночь. Я спал крепким сном в уютной и теплой кровати под шум прибоя под окнами.

Наступившее утро было ярким и свежим, солнце сверкало на снегу, и снег отражал солнце, словно они радовались встрече друг с другом. Я приятно провел утро, рассматривая книги Ланта, беседуя с ним, и написал несколько писем.

Должен признаться, что в конце концов я проникся симпатией к этому человеку. Его просьба тронула меня. Видите ли, так мало людей когда-либо просили меня о помощи.

Нервозность его осталась прежней, как и постоянные дурные предчувствия, но он старался держать себя в руках, делая все возможное, чтобы я чувствовал себя спокойно и не покидал его, в чем он так остро нуждался.

Должен сказать, что, если бы я не был так увлечен книгами, я вряд ли бы благоденствовал. Стоило прислушаться, как вы тут же начинали ощущать зловещую тишину, царившую в доме. Помню, когда я сидел за старым бюро и писал письмо, подняв голову, я поймал взгляд Ланта, как будто раздумывавшего, не заметил ли я чего-нибудь. Я прислушался, и мне показалось, что кто-то стоит за дверью библиотеки; необычное впечатление, ничем не подтвержденное, но я мог бы поклясться, что, если бы я подошел к двери и распахнул ее, передо мной бы оказался загадочный некто.

Тем не менее, я был достаточно бодр, а после ленча почувствовал себя вполне довольным. Лант предложил мне прогуляться, и я с удовольствием согласился.

По хрустящему снегу мы спустились с пригорка, на котором стоял дом.

Я не помню, о чем мы говорили; нам было легко общаться в тот день.

Через поля мы дошли до места, откуда было видно море — гладкое, как шелк, — и повернули обратно. Помню, я воодушевился настолько, что будущее стало представляться мне в самых радужных тонах. Я начал понемногу делиться с Лантом своими планами, надеждами на издание книги, к работе над которой я только что приступил, и даже стал туманно намекать, что, может быть, мы могли бы опубликовать что-нибудь вместе; я полагал, что мы оба нуждались в друге, имеющем взгляды и вкусы, подобные нашим.