Дия Гарина - Темна египетская ночь

Услышав из уст Ашрафа имя матери, Рита вздрогнула и посмотрела на Андрея широко раскрытыми глазами.

– Что он говорит, папа? – я едва расслышал тихий шепот Риты, – Почему ты молчишь? Это правда? Да, ответь же хоть что-нибудь!

Шепот перешел в крик, но Андрей так и не проронил ни звука, внимательно изучая рисунок ковра у себя под ногами.

– Действительно, что же вы молчите, господин Дементьев? – Ашраф тоже не спускал с него глаз, – Неужели так трудно сказать правду?

– Правду? – Андрей вышел из ступора и поднял глаза на Риту, – Правду говорить легко и приятно. Я не знаю, кем тебе приходиться этот человек, Рита, но в одном он прав: ты – моя приемная дочь. Остальное пусть докажет.

Но я видел, что сам Андрей ни в каких доказательствах не нуждается. Он поверил Ашрафу сразу, хотя до сегодняшнего дня явно ни о чем не догадывался.

– Доказать, – усмехнулся тем временем миллионер, возвращаясь на покинутую софу и сверля глазами оглушенную новостью Риту, – Прошедшие три месяца я как раз и занимался сбором доказательств. Кое-какие связи в России у меня остались, так что буквально за день до того, как вы, господин Дементьев, и вы, господин Семенов, появились здесь, я получил необходимую информацию. Совпадало все: время рождения Риты, имя, отчество и девичья фамилия ее матери. Я был уверен на все сто. Мне даже переслали фотографию Надежды Павловны Дементьевой, и я без труда узнал в ней девушку, с которой встречался в Москве двадцать три года назад. Повторяю, я был абсолютно уверен, что Рита моя дочь. До того момента пока не увидел ее рядом с вами, господин Дементьев. Почему? Потому что она похожа на вас. Очень похожа. Так похожа, что я засомневался вопреки всему. Теперь вам понятно мое замешательство, тогда ночью, на ступенях отеля? Чтобы окончательно решить этот вопрос пришлось прибегнуть к помощи генетической экспертизы. Я срочно вылетел в Париж и сам отвез в лабораторию образцы крови: своей, вашей и Ритиной, чтобы выяснить, кто же из нас на самом деле является ее отцом. Но вчера вместо ответа, меня вызвали в лабораторию и профессор, проводивший за экспертизу, потребовал объяснений: какой эксперимент я проводил и как сумел достичь такого фантастического результата. Я, разумеется, ничего не понял и возмущенно спросил: а в чем собственно дело? «Дело в том, – ответил мне профессор, – что у девушки, чей образец крови вы мне предоставили, для проведения экспертизы, всего-навсего два биологических отца: вы и мистер Дементьев. Я занимаюсь генетикой тридцать лет, и думал, что такое невозможно. Но, тем не менее, за точность проведенной экспертизы я ручаюсь собственной репутацией». Вот, что сказал профессор Фарваль, чем поверг меня в некоторое замешательство. Поэтому, уважаемый господин Дементьев, я прошу вас объяснить, как такое могло произойти. Только, ради Аллаха, не говорите, что не знаете, у вас на лице все написано.

На лице у Андрея действительно было написано многое. Особенно ярко – жгучее желание закатать господина Ашрафа Салеха в асфальт. Но вот чего там однозначно не было написано, так это удивления. Он знал.

– Папа, – Рита медленно подошла к Андрею и, опустившись на ковер, обняла его колени, – Ты все равно мой папа, что бы этот олигарх ни говорил. Расскажи мне все. Не бойся. Я уже большая девочка, я пойму. А если не скажешь, я просто с ума сойду. И что ты будешь делать с буйно помешанной дочерью?

Андрей со вздохом накрыл своими ладонями ее подрагивающие руки и грустно улыбнулся.

– Ты мной с детства вертела как хотела, разве я могу тебе отказать?

Это было сказано так, что я не выдержал и отвернулся. Смотреть, как Андрей будет с мясом отрывать от сердца куски семейной тайны, намертво вросшие в плоть и кровь за двадцать долгих лет, было выше моих сил. И потому я уставился на Ашрафа, у которого при виде этой трогательной сцены слегка перекосилось лицо.

– Как ты уже, наверное, догадалась, все произошло двадцать три года назад, – Андрей говорил с Ритой так, будто кроме них в комнате никого не было, – Я тогда в Мытищах жил. А вернее сказать, мотался по приятелям после скандального развода. Недельку у одного поживу, недельку у другого. Из всех вещей со мной только пара рубашек была и смена белья. Остальное на мне. Да еще ненаглядная «Ява» в гараже у Мишки Бутурина стояла. Днем… А ночью везла меня подальше за город, помогала разогнать печаль-тоску. Ох, и гонял я тогда! Как только не убился, до сих пор не пойму. И вот однажды несусь я по какой-то грунтовке, чтобы гаишникам не попасться, и вдруг вижу, идет по обочине девушка. Вся в белом, и даже светится как будто слегка. Ну, думаю, вот еще одно приведение мне навстречу шагает. Там как раз кладбище недалеко было, а я к тому времени уже в оккультных науках разбирался, да и в «тонкий» мир начинал потихоньку хаживать. В общем, решил, что покойницу вижу, и сердце от жалости зашлось. «Такая молодая, – думаю, – Ей бы жить и жить». Я даже скорость сбросил, хотел ее лицо получше разглядеть. А девушка возьми да и упади, чуть ли не под колеса. Я, конечно, по тормозам и к ней. Гляжу, а она без сознания. И прямо у меня на глазах белый подол кровью пропитываться начинает. Вот тогда я и струхнул: понял, что живой ее до больницы не довезу. Пришлось кое-чем из своего экстрасенсорного арсенала воспользоваться. И хотя опыта целительского у меня на тот момент почти никакого не было, особенно по вашим женским делам, но уж очень жалко мне ее стало, такую молоденькую. Все, что имел, в нее вбухал. Кровотечение-то остановил, а сам еще целый час не мог с земли подняться. Потом все-таки взгромоздился на мотоцикл и повез ее до ближайшей больницы, с рук на руки врачам передал. Они еще долго удивлялись, что при такой кровопотере девушка живая осталась и беременность сохранила. Меня ангелом хранителем назвали, говорили, что вовремя ее подобрал, иначе… Я не стал ничего объяснять, все равно не поверили бы, да только утром пришел проведать свою крестницу. Так мы с твоей мамой и познакомились. А потому как других знакомых у нее поблизости не оказалось, то пришлось мне передачи ей носить и работать внештатным психотерапевтом: выслушивать историю о том, как встречалась она с одним красавчиком, и как он ей от ворот поворот показал, едва о беременности услышал. Вот потому-то и брела Надя, не разбирая дороги, куда глаза глядят. К родителям в родной поселок возвращаться – житья не будет, кумушки заклюют мать безмужнюю. А в Москве ее, лимитчицу, из общежития с ребенком запросто выгнать могут. Короче, настоящая «Москва слезам не верит». Нет, Ритыч, ты не думай, она не жаловалась. Просто ей нужно было с кем-то поделиться, пусть даже с бородатым рокером, от которого вся больница бензином пропахла. А бородатый рокер ходил к ней, ходил; передачки носил-носил, и очень скоро понял, что жить без нее не может. И она тоже что-то такое поняла. Короче, закрутилось у нас так, что все Мытищи вздрогнули и облегченно вздохнули только тогда, когда мы после свадьбы к моим старикам на Север подались. Мы никогда не говорили с Надей о твоем отце. Она молчала, я не спрашивал. Не хотел раны бередить. Да, в сущности, мне было глубоко наплевать. А когда ты родилась, вообще не до разговоров стало. Пеленки, распашонки, соски, ну, и так далее, тебе это еще на себе испытать предстоит. Так вот, с самого рождения все наши друзья называли тебя «папиной дочкой». Потому что, с какой стороны не взглянуть, а тебя будто под копирку с меня сняли. Мы с твоей мамой долго удивлялись, пока я не прочел о том, что при определенных энергетических воздействиях на плод можно такое с геномом ребенка сотворить, – мать моя женщина! Вон у нас в Приморье один китаец опыты ставил. Изобрел устройство, которое могло передавать его энергию другим объектам, и решил на пробу облучить ею куриные яйца. И что вышло? Цыплята из них вылупились покрытые вместо желтого пушка жестким черным китайским волосом. Вот так. Думаю, когда я твою маму спасал, своей энергией накачивая, получилось тоже самое. И ничего удивительного нет в том, что даже в Париже у генетиков волосы дыбом встали. Так что, как справедливо заметил, наш многоуважаемый господин Ашраф, будь он не ладен, у тебя и в самом деле два отца. Такая вот у нас «Санта-Барбара» получилась.