Татьяна Корсакова - Пепел феникса

– Я знаю. – Ладонь барона коснулась ее щеки с той же нежностью, с которой еще недавно касалась щеки Анны. – Я виноват перед тобой, и я знаю, как все исправить.

В призрачных объятьях Хельга начала меняться, словно время вдруг решило смилостивиться над ней. Лишенная признаков возраста дама превратилась сначала в молодую женщину, а потом и вовсе в юную девушку. В тот самый момент, когда тонкие девичьи руки сомкнулись на шее барона, две фигуры, реальная и призрачная, вспыхнули ярким пламенем…

Жара стояла невыносимая. Каурый под Максимом устало всхрапывал и раздувал ноздри в тщетной попытке унюхать в высушенном беспощадным азиатским солнцем воздухе воду.

– Скоро уже, дружок! – Максим ободряюще похлопал жеребца по холке, несвежим носовым платком стер с лица пот и мелкую, в поры въедающуюся дорожную пыль.

Второй год уже живет в этом забытом Богом басурманском краю, а к жаре все никак не привыкнет. До сих пор по ночам снится родительский парк с тенистыми аллеями да прудом, тем самым, в котором еще в детстве любил купаться с отцом. Да вот только нет больше отца, и матушки нет, и дом с парком, верно, уже проданы за долги, а он, потомственный дворянин, потомок славного рода Изотовых, вынужден, словно последний преступник, прятаться от отцовских кредиторов на краю земли, в Персии.

Нет, жилось бы ему и здесь неплохо, будь он поумнее да посговорчивее, а так всего одна дуэль – и пришлось проститься с беззаботной жизнью адъютанта при главе военной миссии. Теперь перед любимой тетушкой, которая два года назад выхлопотала для единственного племянника теплое место в российском посольстве в Тегеране, совестно. Сколько уже раз собирался написать письмо да повиниться, но все откладывал. Легче на дуэли стреляться, чем прогневить тетку. Потому что норов у нее фамильный – изотовский, такой же, как был у покойного отца, такой же, какой с годами сделался у Максима. Попадись ей под горячую руку, можно и костей не собрать. Нет, пусть тетушка пока пребывает в блаженном неведении, пусть считает, что племянник успешно постигает военную науку да набирается ума-разума. Незачем ей знать, что он, граф Изотов, нынче не чурается самой грязной работы, что за сущие гроши нанялся охранником к купцу Васильеву, прощелыге и скупердяю, каких еще поискать.

А работенка оказалась та еще! Редкая неделя обходилась без мордобоя или даже поножовщины, потому как делишки купец проворачивал всякие разные, порой и не совсем законные. Завистников и недоброжелателей у него была тьма, и среди соотечественников, и среди местных. Оттого, видать, без охраны он даже по нужде не выходил, а караваны с его товаром охранялись так, что даже самый разудалый бандит не решился бы на них напасть. Максим однажды отличился, спас купца от неминуемой гибели. На память о той браваде ему остался шрам на плече да безграничное доверие хозяина. Только что ему это доверие, когда в карманах ветер свищет и денег не хватает даже на новую сбрую каурому?!

Наверное, Максим уже давно плюнул бы на все и подался искать лучшей доли, если бы не одно обстоятельство. У обстоятельства были дивной красоты черные глаза, длиннющие косы, осиная талия и изящные ножки. Эти ножки, обутые в сафьяновые туфельки и кокетливо выглядывающие из-под длинных юбок, отчего-то особенно бередили его молодую кровь, даже сильнее, чем унизанные звонкими браслетами запястья и розовые, похожие на лепестки, ноготки. Ее звали Оленькой, и она была единственной и нежно любимой дочерью купца. Максим не знал, увлекся бы он ею, доведись им встретиться на родине, но здесь, на чужбине, он не встречал ни одной женщины более красивой и желанной.

Иногда Максиму казалось, что хозяйская дочка тоже на него заглядывается, но убедиться в правильности своих догадок он не мог, потому что Оленька с людьми отца никогда не заговаривала, и ангельский ее голос Максим услышал лишь однажды, когда она прогуливалась по саду с мадемуазель Роша, компаньонкой, выписанной из самого Парижа, и напевала легкомысленно-задорную французскую песенку. Признаться, он не удержался от восторженных аплодисментов, за что тут же был удостоен смущенной улыбки от Оленьки и нравоучительной тирады от мадемуазель Роша. Той ночью Максим впервые в жизни не смог заснуть: все вспоминал и голос, и улыбку, и озорные искры в черных глазах. Эх, до чего ж несправедлива судьба, раз заставляет его, потомственного дворянина, вздыхать о девице отнюдь не благородного происхождения! Ведь окажись они в России, могло так статься, что купец Васильев почел бы за честь отдать дочь за такого уважаемого человека, как граф Максим Александрович Изотов. Но, увы, они не в России, и у купца Васильева совершенно превратные представления о чести. Остается лишь любоваться украдкой на Оленьку и тайно мечтать, что когда-нибудь фортуна смилостивится и осыплет его своими щедрыми дарами…

А пока с фортуной еще не все оговорено, вот прямо сейчас за величайшее благо Максим почел бы самую обыкновенную бочку с водой. Только не нагретой ненавистным солнцем до состояния кипятка, а студеной, такой, чтобы аж зубы сводило. Однако ж пустое! Если в караван-сарае, который уже, слава тебе, Господи, маячит на горизонте, и найдется чистая вода, то уж точно не про его честь. Да он и сам бы уступил всю воду мира той, чей покой ему выпала честь охранять в этой утомительной поездке.

Впервые за два года купец взял с собой дочку и всю дорогу переживал, как бы чего худого не вышло. Только чего же волноваться, когда путь этот спокойный, не единожды вымеренный копытами каурого и политый его, Максима, потом. Да и сам он теперь стал вдвойне более осторожным, понимал, какой бриллиант довелось охранять, и даже под самыми страшными пытками не сознался бы, что втайне мечтает, чтобы на караван напали разбойники, и у него появилась возможность явить Оленьке всю свою молодецкую удаль и немалое фехтовальное мастерство.

В ту же ночь тайное желание исполнилось. Да так, что страшнее некуда. На караван-сарай напали после полуночи. Кто напал, Максим в темноте толком не разобрал. Да и некогда было разбираться, тут успевай саблей махать – налетели тати со всех сторон, точно воронье. И караульные проглядели. Или не проглядели? Вон лежит с перерезанной глоткой Саид, а вот балагур и весельчак Митька Бирюков рвет на груди пропитанную кровью рубаху, силясь выдрать вражью стрелу. А ворота, которые на ночь запираются на здоровенный засов, распахнуты настежь. Значит, предателя нужно искать среди своих. Ничего, он поищет, сейчас главное – до Оленькиной комнаты добраться. Откуда ж их, чертей пустынных, столько взялось?! Не залетный бандитский отряд, а целая армия! Вот и комната хозяина: вход завален мертвыми басурманами, а внутри слышно – сеча.